Колымский тоннель - [9]

Краснов, чтобы скрыть растерянность, повернулся к пленным спиной и, строго указав на них глазами своему вооруженному бойцу, отошел в сторону. Мысли разбегались. А когда он вышел на обзорную площадку перед тоннелем, разбежались и глаза.

Да, вокруг были знакомые сопки. Да, стояло "бабье лето", и завтра, по всем признакам, суждено было ему кончиться — самое время поспешать в лагерь, к своему патефону. Однако из желтого пуха лиственниц на вершинах двух дальних сопок и одной совсем рядом торчали непонятного назначения высоченные мачты с какими-то тарелками. Еще на одной сопке стояла целая группа таких мачт и на каждой вертелись длинные узкие лопасти ветряка: ветроэлектростанция, догадался Краснов. А по распадку, где предполагалась дорога к прииску, на тощих белых опорах было проложено что-то вроде узкого моста, ни на что знакомое не похожего. Высоко над паутинками "бабьего лета" в разных направлениях бесшумно летели два… ну явно не самолета, потому что самолеты с такой скоростью летать не могут.

Краснов не читал фантастических книг, у него был другой профиль. От Светланы, которая в юности ухитрилась окончить двухлетний учительский институт, слышал о чем-то подобном.

Забыв о пленных, он позвал:

— Светка!

Она подбежала, осмотрелась, помолчала, потом спросила:

— Это что, Вась?

— Этого здесь не было, — ответил Краснов.

— Точно?

— Да я тут был в августе. Это в двадцати километрах от нас.

— Точно?

— Точно, точно, — он разозлился. — Да вон под той сопкой прииск!

— Не вижу.

— Да нет, он с обратной стороны.

— Ой, Вась, а что это летит?

— Да черт его знает! Ты больше меня читала…

Они стояли молча, пока Краснов не услышал шаги. Трое пленных шли к ним снизу. Руки у всех были развязаны, но агрессивности они не проявили.

Первым движением Краснова было вырвать у Светланы ППШ, но, уже подняв ствол, он потерял дар речи. Ну нечего было приказывать этим трем ухмыляющимся нахалам: они не скрывали, что играть в послушание больше не намерены. Они — тоже хозяева здесь.

— Опусти ружье, — сказал старший, — не бойся. И мы не убежим, и вы не убежите. Объясни нам лучше, что это за новое хозяйство — НКВД?

— Десять минут спорим, не можем расшифровать, — белокурый добродушно рассмеялся, хотя, наверно, и болела ссадина на скуле. — Какой-нибудь самодеятельный Народный Контроль Высшего Долга? Или Высших Достижений?

Краснов опустил автомат и посмотрел на Светлану. Она молча разглядывала бывших диверсантов. Потом повернулась к нему с восторгом и ужасом:

— Вася… Мы на том свете?!

— Это сон, — сказал Краснов. Он поднял автомат и короткой очередью раскрошил небольшой камень у входа в тоннель. — А если это не сон, то это ложь!

И выпустил оставшиеся пули в коварную тьму тоннеля. Стрелял, впрочем, не от полноты чувств: перегруженное воображение вдруг нарисовало Кешку, подбирающегося с карабином.

3. Это не сон

Солнце показывало полдень.

От маленького костерка тепло не требовалось — его развели для веселия. По очереди подбрасывали мелкие сухие веточки, обломанные с ближайших деревьев. Светлана одна зябла — с голыми ногами, — оттого сидела ближе всех к огоньку и щепотками сыпала в него сухие желтые хвоинки, которых нагребла под себя целый ворох.

Молчали почти уже час. Почти молчали.

Краснов не представлял, о чем могут думать хозяева этого мира. Сам же он постыдился бы открыть свои мысли, потому что их не было. То есть была всего одна. Она с тупой настойчивостью крутилась на одной ноте, как выщербленная патефонная пластинка: "С той стороны тоннеля мы так бы не сидели… С той стороны тоннеля мы так бы не сидели… С той стороны…" Время от времени он встряхивал головой, чтобы сбить затупившуюся иголку на какую-нибудь другую мысль, но больше мыслей не было. В голове слышалось шипение, затем снова звучало: "С той стороны тоннеля…" Даже редкие, осторожные вопросы хозяев и собственные односложные ответы не мешали чертовой пластинке вертеться.

Вопросы задавал неугомонный Ганс Христиан, остальные молчали.

— Вы так и жили там в темноте? — был самый первый вопрос.

— Нет. Там тоже так.

— А это… далеко?

— Не знаю. Наверно.

— И у всех такие ружья?

— Это автомат.

— Странное название, — оценил Иван.

— Почему? — равнодушно спросил Краснов.

— Потому что автомат — это автомат, а ружье — это ружье. Разные вещи.

— Правильно, — согласился Краснов. И не стал ничего уточнять.

Потом Краснов все же справился с испорченной пластинкой. Он в очередной раз тряхнул головой и, пока тупая игла шипела, спросил:

— А почему называется — Лабирия?

— Не знаю! — Ганс Христиан отозвался живо и со злостью. — И никто не знает. А главное — никто не хочет знать.

— Как?

— А так, что никому не интересно!

— И давно это так? — спросила Светлана.

— Всегда! — отрезал Иван.

— Это который же нынче год? — спросила Светлана.

Трое переглянулись.

— Уточни вопрос, — попросил Такэси. — Что значит — "который год"?

— Ну, — у нее стало учительское лицо, — который год… от Рождества Христова?

— Год, — ответил Такэси, — это понятно: от весны — до весны. А от рождества — это как?

— Ну, — Светлана искала слова, — скажем так: вот сколько тебе лет?

— Около тридцати, — уверенно ответил Такэси. — С точностью до трех-четырех…