Колымский котлован. Из записок гидростроителя - [28]

— Ну, что скажешь, командир? — почти не открывая рта, цедит адмирал и давит зачем-то ногой долото.

— Не знаю, что и посоветовать, слабоват я в этом деле. Хотел поднатореть, у тебя недельку-другую пожить, вот и приехал, — не откажешь?

Нельсон как будто отмяк. Если говорить честно, мне действительно надо поучиться у этих людей «лэповским премудростям». Общеизвестно, что комплексная бригада, оснащенная техникой, монтирует в среднем за двадцать четыре рабочих дня два с половиной километра ЛЭП-220 вольт, бригада же Нельсона установила рекорд — четыре километра!

Мы склоняемся над скважиной. Запускаю туда руку. Проходка отполирована, как стекло, значит, снаряд «плясал» на одном месте. Достаю осадок пульпы, растираю в пальцах — точно наждак. Поднимаю голову — вверху замер снаряд с выщербленной коронкой. На меня смотрят и бурильщики и линейщики.

— Хрупкая, — говорю, — крошится. — И пробую на палец коронку.

Не слепые, видят, что крошится.

— Попробуем нарезать зубья на буровой трубе и зачугунить.

— Давайте, — соглашается Нельсон. Принес мне свою робу и свои валенки.

Двое суток не отходили от станка. Кроим, режем металл, варим. А толку нет.

Полина Павловна приносит еду: похлебку подогревает на костре в ведерке, на крышке пироги.

— Молодец, Полина Павловна. За такую работу, — говорит бурильщик, — орден полагается.

— Какой уж там орден, шли бы да отдохнули. Глаза совсем провалились.

Взглянул на Нельсона — и то правда. Смотрю на горы. Зябко. Спрашиваю Нельсона, есть ли периодичка — сталь 5.

— Пара прутьев найдется.

Он приносит два прута и бросает к моим ногам.

Режем, навариваем к долоту направляющие прутья. Нельсон велит запустить станок. Снаряд взлетает вверх и бьет. Мы с головы до ног обрызганы пульпой, покрываемся чешуйками льда, но не отходим. Снаряд бьет так глухо, что отдает под ногами.

— Шабаш, поднимай! — Поднимают снаряд; направляющих как не было. Сталь искрошилась, рассыпалась.

Адмирал буреет, теперь его глаз вращается в орбите шарикоподшипником. Но ни слова.

Мы смотрим на кучу лома. Валяются похожие на арбузные корки срезки труб, куски листовой стали. Гранит одну марку стали крошит, другую мнет.

Перекуриваем. Не смотрим друг на друга. В десяти шагах молотит тягач. Ребята вяжут опору. Смотрю на трактор.

— Снимем рессору? — говорит Нельсон.

Жаль расставаться с тягачом.

— Снимем!

Снимаем. Выкраиваем из рессоры похожую на ласточкин хвост полосу, привариваем к долоту. Запускаем станок. Стоим, не дышим. Снаряд тяжело ухает, бьет как колотушкой.

— Великовата площадь режущей части, — замечает адмирал. — Надо на ребро ее приварить. — Поднимает долото — так и есть, но рессора стоит, только чуть дает усадку. Это уже хорошо. Теперь выкраиваем из рессоры «усы жука», выпускаем немного за диаметр долота и на ребро приворачиваем. Если смотреть с торца на долото, виден крест, а если вмять долото в глину, оттиск оставит букву X. Подливаем в скважину горячей воды. Запускаем станок. В полторы тонны кулак рушит гранит. Снаряд заметно погружается в стакан проходки.

— Берет, — говорит Нельсон.

Отминает со штанов засохшую пульпу.

— Пойдем, вздремнем малость.

Идем по зимней шубе горы, взорванной камнями. Адмирал то и дело останавливается, прислушивается.

— Стучит, ишь ты как! — он кривит рот и пялит на меня незрячий глаз. — Пойдем, чайком с жимолостью согреемся. В ней вся сила.

— Почему?

— А ты разве не знаешь? Жимолость — ягодка горькая, но это настоящий эликсир жизни. Ни хворь, ни холод не берет. Съел пару ложек — усталость снимает.

Подходим к самому крутяку.

— Ты вот так, мелким ступом, — говорит Нельсон. Я, стараясь попасть след в след, топаю за ним. Сходим с крутяка на тракторную объездную дорогу, ноги меня не слушаются, словно развинтились в суставах. А Нельсон ничего, молодцом, приосанился — словно на марше. Я едва поспеваю за ним.

Заходим на стан. Я прямо в столовую, Нельсон в свой вагончик.

Полина Павловна хлопочет на кухне. Пахнет вкусно. На столе горкой дымятся румяные шаньги, в эмалированной миске рубиновое варенье из жимолости.

Полина Павловна проворно наливает из кастрюли в умывальник горячей воды и говорит:

— Мойтесь, мужики. Что вам — суп-лапшу или щи? Нельсон любит щи.

— Мне бы пару мисочек жимолости, если можно, и больше ничего.

— Да ради бога, — забеспокоилась повариха, — сама собирала ягодку-то. Другой раз обед приставлю и по ручью — глядишь, за час-другой оберу куст, как бобы синие в котелке лежат. Рясно растет. Вот и Андрейке увезете баночку. Как он там? — спросила она. — Здоров? Управляетесь-то как с ним?

Рассказываю.

Полина Павловна, подперев щеку рукой, слушает, притулившись к косяку.

— Ведь сколько раз просила, писала Седому. Царство ему небесное, да разве… — Полина Павловна махнула рукой и отвернулась. Подала растопленное в чашке масло. Оно трещало и брызгалось. — Отдайте нам Андрюшку, — вдруг сказала она. — Мать мальчишке нужна, эх, мужики, мужики, как вы понятия не имеете. Мы с Нельсоном два ломтя, выходит, от одной краюхи. Куда нам друг от друга, вот бы и Андрей около нас. Своих ни у него, ни у меня нету. И не заметили, как сгорела жизнь. Поговорите с ребятами, они послушают вас. Это вам и Нельсон скажет. Ну-ка я сбегаю за ним, где он там.