Колымский котлован. Из записок гидростроителя - [126]

Шаги по камню

В Синегорье тяжеловес пришел сереньким неприметным утром. Первыми, как всегда, его встретили собаки и мальчишки. Собаки лаяли. Мальчишки что-то кричали, размахивая руками. Они бежали навстречу поезду. Славка погрозил им кулаком.

— Вот сорванцы, еще под колеса попадут.

Андрея я не сразу разглядел в этой шумной ватаге. Как только поезд остановился, пацанва бросилась к кабинам. Он остался на обочине. А когда меня увидел, подбежал.

— Жив-здоров, дед, хорошо. Долго только… Я увидел вас, еще только спускались. Давай, дед, мешок я понесу, чай ждет, морской заварил, а где дядя Слава?

— Как вы тут, что нового?

— Все по-старому. Живем. Бугор с дядей Талипом на Чиганью пошли — тянут ЛЭП. Меня можешь поздравить — помощником на шагающий экскаватор перевели. Дома расскажу все по порядку.

Что-то в Андрее даже за это время изменилось, возмужал или стал серьезнее, что ли. Стоит, уже до подбородка мне дорос. Считай, полмужика. Не заметишь, как и пора женить подойдет. И что это мне в голову лезет. Какой жених, десятый заканчивает. Надо подумать нам вместе — определить, в какой институт поступать. Что-то Андрей до сих пор молчит, я тоже не завожу разговора. Может, оттого, что вроде само собою ясно — механизатором ему быть. А может, еще в какой. Мне кажется, из него вышел бы толковый конструктор.

Идем по дороге к дому. Они со Славкой впереди. Славка положил руку на Андреево плечо, о чем-то рассказывает. Бодро так вышагивают. А у меня в ушах гудит, и земля вроде бы качается. Иду как по волнам. Поравнялись со школой. Надо как-нибудь зайти поговорить с классным руководителем. Тяжело Андрею работать и учиться. На себе испытал, а главное, подготовка все же не та, что в дневной школе. А ведь при поступлении в институт скидки на это не будет. Теперь уже каюсь, что согласился, пусть бы в дневную ходил… Послушаешь людей.

— Ты что, дед, давай я тебя на буксир возьму, — подбегает ко мне Андрей.

— Давай.

Андрей берет меня под руку.

Мы заходим к себе в дом. Голец от радости не может устоять на месте, тычется своим носом мне в бороду, скулит. Славка уже гремит на кухне посудой. Андрей немного растерян.

Пока умывался, переодевался, Славка уже концы отдал — посреди комнаты на шубе пузыри пускает, Андрей чинно сидит за столом, ждет меня.

Суп в тарелках остыл, но ничего — все равно вкусный.

— Это я сам, дед, сварил, — говорит Андрей.

Ем, а ложка меня не слушается.

— Де-ед, — Андрей, не мигая, смотрит на меня.

Я только вижу, как он шевелит губами, словно в немом кино.

— А белье из прачечной еще не вернулось, — соболезнует Андрей. — Ложись, дед, на одеяло, я тебя шубой укрою. — Андрей совсем взрослый, самостоятельный.

Ночью я проснулся от грохота кастрюли.

— Вот ты нечистая сила, — ворчит Славка. — Надо же, думал, кабину открываю, кастрюлю сдернул…

Слышу: Славка пьет из крана воду. Поднимаюсь с кровати и тоже иду на кухню, в горле пересохло… Славка сидит за столом, глаза закрыты — дрыхнет.

Чудной этот Славка. Смотрю на часы — пора уже вставать, Андрея будить надо. Только подумал, Андрей из комнаты прошмыгнул в ванную.

Я поставил на плитку чайник. Когда обходил Славку, он только помычал, но глаза не открывал. Пусть поспит, пока чайник вскипит. Одеваться ему не надо — сполоснул один глаз и готов.

Спросонок все за столом какие-то квелые, еда не идет. Это, конечно, к Андрею не относится, у него аппетит хороший. Уплетает холодное мясо из супа, подсаливает покруче и запивает густым чаем. Славка — тот откусит и сидит, будто вспоминает вчерашний день. Но морской закон действует: кто последний доедает, тот моет посуду, прибирает со стола. Можно подумать, что Славка не помнит об этом.

Мы с Андрюхой уже готовы: Андрей надевает унты, глянул на меня, половчее намотал портянки, обулся. Телогрейку, шапку.

— Я тебя, дед, на улице подожду.

Нам с ним на работу идти по пути. Мы выходим за поселок и по тропинке спрямляем путь — идем гуськом.

Я спрашиваю Андрея:

— Исправил по русскому? Что молчишь?

— Исправил. Четверку на тройку.

— Вот те на… Куда же мы с трояком?

— Ну ты, дед, не огорчайся, в этом году я поступать и не собираюсь. Инженером успею стать.

— Успею, говоришь. А если опоздаешь на поезд, он ведь ждать не будет, всему свое время.

— Боитесь, в люди не выйду.

— Человеком надо быть при любом деле, это главная должность.

Андрей оборачивается и останавливается, я чуть не натыкаюсь на него.

— А рабочий, по-твоему, это мало? Я вот уважаю Полину Павловну, дед, но она все время меня пугала, не будешь учиться как следует, пойдешь на завод гайки крутить… В государстве-то рабочих и крестьян пугают работой.

Ветер метет резучую поземку. Я отворачиваюсь. Андрей даже уши у шапки не опускает. Горят они у него маками. Я тоже в молодости так ходил в мороз. Тропинка вывела нас на дорогу. Андрей подождал меня, пошли рядом.

— Вот у нас под Кишиневом, где я жил, соседка дочь свою так строжила: «Получишь двойку — будешь в больнице горшки таскать». А знаешь, дед, когда Иван Михайлович лежал с радикулитом, я был в больнице, так там действительно некому за больными ухаживать. Они сами друг за другом выносят горшки. А ведь выхаживать больного, — что может быть благороднее. Никто не хочет. Дядя Ваня мне как-то сказал: «Стесняются люди таскать горшки и платят им мало, и никакого уважения, а надо бы все наоборот. Я бы по конкурсу принимал нянечек…»