Колыбельная Ангела-Хранителя - [5]

Прежде, когда он нёс меня на руках, я восхищалась его силой и обнимала за шею, просто чтобы не упасть. Теперь же мне хотелось, чтобы он нёс меня долго-долго, потому что мне нравилось чувствовать себя, в каком-то смысле, в его объятиях. И когда он был рядом — моё сердце замирало, а потом начинало быстро-быстро колотиться, а когда он относил меня в спальню перед сном, сдавая с рук на руки миссис Вуд, для меня словно заходило солнышко, потому что Спенсер уходил.

Я не была такой уж наивной, чтобы не понять — я влюбляюсь в Спенсера Ремингтона, своего опекуна, самого прекрасного человека на свете. С Реджинальдом всё было совсем не так. Я не испытывала к нему и доли того, что я испытываю сейчас к Спенсеру. С Реджинальдом всё было просто. Мне нравилась его вежливость и предупредительность, нравилось гулять с ним под ручку по тротуару, кланяться знакомым и гордиться, видя завистливые взгляды подруг, ведь меня выбрал самый красивый парень нашего городка. Мне нравилось представлять себя миссис Гайд, я уже придумала, какой у нас будет дом, как я буду содержать его в идеальной чистоте и порядке — ведь я буду очень хорошей женой. На окнах у нас будут занавески в цветочек, возле крыльца будут цвести петунии, а ещё у нас будет трое детей, таких же светловолосых, как их папа.

Всё это я намечтала себе за время нашей невероятно короткой помолвки, я знала, что Реджинальд будет хорошим мужем, как и мой папа, он не будет напиваться в салуне и тратить все деньги на женщин с плохой репутацией, он будет хорошим отцом, и будет приходить вечером из мастерской и улыбаться мне, а я буду кормить его вкусным обедом.

Но никогда моё сердце не замирало, а потом не начинало биться быстро-быстро рядом с ним. И когда он уходил — мне никогда не казалось, что уходит солнце. И когда Реджинальд меня бросил — моё сердце не было разбито. Мне было обидно, больно, да, но скорее всё же обидно. А если меня бросит Спенсер… я, наверное, просто умру.

Беда была в том, что чувство моё было обречено изначально. Потому что если я полюбила Спенсера, как мужчину, то сам он видел во мне не более чем ребёнка, больного, требующего ухода, ласки и заботы ребёнка. Он был заботливым, внимательным, щедрым… опекуном. Ни разу, ни словом, ни жестом, ни взглядом, он не дал даже намёка на то, что воспринимает меня как-то иначе.

И что мне оставалось делать? Ничего. Просто жить дальше. Просто радоваться тому времени, которое Спенсер проводит со мной, наслаждаться тем вниманием, которое он мне уделяет. Придёт время — и он женится, а как иначе? И он уже не сможет уделять мне столько внимания — у него будет своя семья. Конечно, он слишком ответственный, поэтому продолжит заботиться обо мне, но, скорее всего, его жене не понравится моё присутствие в её доме, и тогда меня просто поселят отдельно вместе с миссис Вуд, и я уже не смогу видеть Спенсер.

Поэтому я жила сегодняшним днём, радовалась тому, что есть, стараясь не заглядывать в будущее, потому что оно всё равно было безрадостным. У меня никогда не будет семьи и детей, потому что никакой мужчина не сможет полюбить калеку, я с этим уже смирилась, но у меня не будет и Спенсера тоже. Никогда…

* * *

Шло время. Осень пришла на смену лету, скоро станет слишком холодно, чтобы сидеть на балконе или часами гулять по саду. Я думала, что ещё немного — и я окажусь пленницей своей комнаты до следующего лета, но я ошибалась. Ежедневные изматывающие массажи и упражнения постепенно приносили свои плоды — левая нога, хоть и слегка искривлённая, всё же стала почти нормальной, я даже пробовала наступать на неё, хотя пока не очень удачно. Но главное — постепенно прекратились изнуряющие боли в правой ноге, и когда это произошло, и поездка в экипаже больше не была для меня мучением, мои горизонты заметно раздвинулись.

Спенсер стал вывозить меня на прогулки — в парк и на набережную озера Мичиган. По воскресеньям мы посещали службу в ближайшей церкви. А вечерами ездили в театр — у Спенсера была своя ложа, в которую он относил меня на руках. Первое время, когда он нёс меня по фойе, на нас все глазели, и мне было очень неловко, но удовольствие от спектакля перевесило любую неловкость. А со временем люди привыкли и уже если и смотрели на нас, то не так открыто. Кроме регулярных поездок в театр, мы дважды побывали в цирке-шапито, приезжавшем в город, при одном из них был зверинец, и я впервые увидела льва и слона живьём, а не на картинке. Слон мне понравился, а лев не очень — он был какой-то облезлый и совсем не походил на царя зверей, о котором я читала в книгах. Спенсер сказал, что он очень старый, а условия, в которых он содержится — просто бесчеловечные, поэтому не удивительно, что он так выглядит.

В общем, если не брать в расчёт мои ноги — я была счастлива. Единственное, что омрачало мои безоблачные дни — это регулярные отъезды Спенсера. Два-три раза в месяц он уезжал на несколько дней по делам своей торгово-транспортной компании. Поначалу эти отъезды очень огорчали и даже обижали меня, пока я не подслушала разговор двух горничных, из которого узнала, что раньше, до моего появления, Спенсер отсутствовал месяцами, и дома появлялся совсем ненадолго, чтобы вновь исчезнуть по делам ещё на месяц. И я поняла, что ради меня он сократил свои поездки до минимума, поэтому, хотя и тосковала по нашим совместным посиделкам вечерами, но уже не обижалась.