Колыбель чудовищ - [7]

Они устроились прямо на травяном спуске к воде, спугнув пару лягушек. Яна уже успела рассказать Алексу, что собиралась, вообще-то, вовсе не на прогулку в парк, а в магазин за продуктами, и это его почему-то очень заинтересовало.

— Ну, зато, благодаря этому стечению обстоятельств, мы снова встретились, — заметил он с улыбкой.

— Чтобы снова встретиться, люди обычно обмениваются телефонами, — ответила она и поспешно добавила: — Нет, не подумай, я без намеков…

— Я понял. Тебя дома-то не хватятся?

— Во-первых, некому — я давно не живу с родителями; а во-вторых, мне уже двадцать три: в таком возрасте люди как бы считаются взрослыми.

— Не "уже", а "всего", — возразил он.

— Я — девушка, так что в моем случае это именно "уже", — вздохнула она. — Давай не будем обо мне, ладно? Лучше расскажи, почему ты решил преподавать, да еще и культурологию.

Алекс вопросительно приподнял бровь.

— А что, по-твоему, культурология — наука, не заслуживающая внимания?

Яна засмеялась.

— Ну, на западе ее, кажется, в отдельную науку вообще не выделяют…

— Да, там ее называют культурной антропологией, — кивнул Алекс. — Ну… мне в культурологии нравится то, что она совмещает в себе черты других наук — философии, истории… религии. Это интересно.

— Слишком уж намешано, по-моему. Все это лучше изучать по отдельности. Вот только для этого нужна чертова прорва времени.

— Ну, у кого-то есть эта чертова прорва времени, — тихо ответил он.

Про себя он подумал о том, что историю, религию и культуру страны в целом гораздо проще изучать, когда на протяжении веков являешься непосредственным участником общественных событий. Когда перед твоими глазами одна эпоха сменяется другой, принося новый уклад жизни, политический строй, культурные веяния. И лишь, пожалуй, религия продолжает твердо стоять на своих позициях, — изменяя лишь способы самовыражения. Но Яне этого говорить, конечно, не стоило.

Он смотрел, как она лакомится мороженым — с таким удовольствием вгрызаясь в хрусткую вафлю, что он в который раз остро пожалел, что никогда не сможет ощутить вкуса человеческой пищи. Впрочем, и людям никогда не познать блаженства, которое дарит кровь; они насыщаются лишь физически, не испытывая энергетического голода, и лишь единицы наделены талантом видеть энергетическую составляющую всего сущего. Ведьмы, экстрасенсы, колдуны… Многие из таких становятся вриколакосами — добровольно. После обращения их способности обостряются. Как светлые, так и, увы, темные…

Смешная девочка: доверчиво сидит рядом, беззаботно лопает свое мороженое и не догадывается, кто перед ней. Что ж, даже будь он голоден, то смерть бы ей не грозила: он бы усыпил ее и взял немного крови — и только. Они давно не убивали смертных. Старались, по крайней мере. Иногда такое все же случалось, — чаще всего среди вриколакосов, еще не научившихся контролировать свой голод, реже — среди заскучавших Истинных — и тогда было важно подчистить за собой все следы. Палачи карали только за нарушение Закона, требовавшего сохранения тайны их рода. Или — за убийство Истинного. Человеческие жизни их не волновали.

Но убийство людей в конце концов приводило к ним охотников: обычно то были вольные мстители, однако, и они причиняли массу проблем. Истинные были бессмертны, но имели живое сердце, мозг и тело, а значит, как и все живое, их можно было убить. Раньше, когда Истинных и вриколакосов было гораздо, гораздо больше и меж ними еще жили Перворожденные, имевшие над ними власть, раньше, когда мир был погружен в хаос, болезни и тьму невежества — раньше они часто убивали. И создавали много вриколакосов. И истребляли семьи охотников до последнего колена. Они никогда не жаждали могущества, однако всегда имели связи во всех структурах человеческой власти. Благодаря этому охота на них не принимала организованного масштаба. Но бездумное уничтожение рода людского — пропитания и диких забав ради — пришлось прекратить. Алекс вспомнил Великий пожар в Лондоне, стерший с лица земли не только большую часть города, но и сотни вриколакосов. Англичане и поныне винят какого-то бедолагу пекаря и подозревают то ли французов, то ли голландцев — не догадываясь о том, что Истинные предали город огню по приказу Перворожденных, чтобы избавиться от вриколакосов, которых стало слишком много. Мормус, обезумевший Истинный, создал целое полчище алчных, тупых кровососов, убивавших непозволительно много людей, и без того измученных свирепствовавшей в то время чумой. Мормус был казнен, его детища — уничтожены; в пламени того огня потерял свою возлюбленную и Каин. Он и прежде был угрюм и нелюдим, но с той поры рассудок его и вовсе помутился.

Александр помнил Арабеллу, совсем еще юную девушку с лицом ангела, вся семья которой в одночасье пала от чумы. Неизвестно, чем она так понравилась Каину, но он обратил ее и, пожалуй, был по-настоящему с ней счастлив. В огне пожара она погибла случайно; некоторыми сородичами тогда пришлось пожертвовать. И Каин обезумел.

Александр снова покосился на Яну: только теперь он понял, почему ее лицо сразу показалось ему знакомым. Вовсе не потому, что она была одной из его студенток, о нет. Она была чертовски похожа на Арабеллу. Тот же овал лица, изгиб губ, большие ясные глаза с особенной складочкой над веками — такую редко встретишь. И эти пшенично-русые волосы…