Колыбель богов - [14]

Вынырнув на поверхность, Даро с блаженной улыбкой распластался на воде. Его затащили в лодку, как большую снулую рыбину, потому что юношу совсем покинули силы.

— Живой! — радостно воскликнул изрядно побледневший Акару. — Хвала Йашашаламу! — Он молитвенно сложил руки и поклонился в сторону берега, то есть туда, где находился Крит и главное святилище бога-хранителя. — Всё, уходим отсюда! — распорядился старый кибернетос. — Если появилась поблизости акула-молот, жди беды. Как ты себя чувствуешь? — спросил он с неожиданной нежностью в голосе, склоняясь над внуком.

— Превосходно! — бодро ответил Даро. — Но уходить никуда не нужно. Акула уже сожрала большого ската, поэтому вряд ли вернётся обратно. Ещё поныряем, ведь Адиунский бык только вышел на своё пастбище, и до обеда много времени.

— И не проси, не уговаривай! На этот раз достаточно!

— Деда, а придвинь-ка своё ухо ко мне, я тебе что-то скажу…

— Что ты ещё придумал? — с подозрением спросил Акару, но послушно исполнил просьбу внука.

— Под нами целая россыпь чёрных раковин… — тихо, с заговорщицким видом, молвил Даро.

— Не может быть! — Деда взвился так, будто его кто-то огрел нагайкой, той самой, которую делали из хвоста ядовитого ската.

Такими нагайками наказывали предателей и хулителей веры. После двадцати ударов хвостом ската по голой спине преступника (хвост был с зазубринами и достигал трёх локтей в длину) она превращалась в сплошную рваную рану. И если после этого человек оставался в живых, значит, наказуемого простили боги, и тогда его отпускали на все четыре стороны, то есть выгоняли с острова. А ещё острый шип ската-хвостокола использовали в качестве наконечника копья. Встретившись в бою с воином, вооружённым таким копьём, можно было сразу считать себя покойником. Достаточно было небольшой ранки, нанесённой шипом-наконечником в область груди или живота, дабы воин ощутил жгучую и пульсирующую боль. После этого он мог помышлять только об одном — чтобы побыстрее выйти из боя. Но даже если раненый воин становился победителем в схватке, яд делал своё дело неумолимо и непрестанно. Сначала появлялись судороги, затем нарушалось дыхание, раненый начинал бредить, терять сознание и в конечном итоге отправлялся в мир иной. И это если не принимать во внимание обильное кровотечение из раны.

— Ещё как может! Поэтому я снова иду вниз, — решительно сказал Даро, поднимаясь. — Только внимательно следите за морем! Деда, по-моему, в этот раз ты дал маху…

— Кгм… — Акару прокашлялся и виновато отвёл взгляд в сторону. — М-да… Ну, бывает иногда…

Замечание Даро пришлось кстати — он знал, как уязвить деда. Иначе он упёрся бы (моё слово — закон, не подлежащий обсуждению!), и тогда хоть кол ему на голове теши.

Старый кибернетос не мог не отдать должное внуку — тот вошёл в воду почти бесшумно, словно ввинтился. Это был известный приём ныряльщиков, которые добывали жемчуг или охотились с острогой, чтобы не привлечь внимания акулы-молота и иметь хороший обзор; других морских хищников они не боялись. Даро было хорошо известно, что такие акулы в основном держатся на небольшой глубине, а это очень опасно для рыбаков и добытчиков жемчуга. Жертва акулы не спасётся, даже зарывшись в ил; порой она бросается на вроде бы пустой грунт и торжествующе вытаскивает свою добычу. Акула-молот ощущает малейшее возмущение воды и нападает сразу, не разбирая, кто и что перед ней, хотя зрение у неё гораздо лучше, чем у других акул.

Даро осторожничал, однако его неудержимо влекло к камням, за которыми прятались раковины-жемчужницы. Он держал свой трезубец наготове, чтобы в любой момент поразить хищницу. Конечно, убить острогой огромную рыбину не представлялось возможным, однако ранить её и отогнать было вполне выполнимой задачей.

Но подводный мир, насколько мог видеть Даро, — а он по-прежнему медленно вращался винтом, чтобы акула не подкралась незаметно — был, как и раньше, красочен и безмятежен, будто и не было трагедии, которая разыгралась совсем недавно. Наконец он снова увидел вожделенные чёрные раковины жемчужниц и немедленно начал «сбор урожая»…

Он никому не позволил собирать найденные им раковины, пока вся поляна, на которой толпились жемчужницы, не опустела. Для этого Даро пришлось нырять девять раз, притом на большую глубину, потому что дно было с уклоном, и как раз в самом глубоком месте находились поистине гигантские раковины. Даже Атано не смог бы туда донырнуть, а тем более — работать. Его друг был великолепным охотником, но отнюдь не человеком моря. А Даро готовили к морской стихии с младенчества, едва он встал на ноги.

Когда он очутился на берегу, то упал ничком на плоский камень и долго лежал, раскинув руки и прижимаясь всем телом к его горячей поверхности, — старался впитать в себя побольше солнечного тепла, чтобы унять дрожь (вода на глубине была весьма прохладной) и восстановить силы.

— На-ка выпей… — Дед достал серебряную флягу с красивым чеканным рисунком, и плеснул в небольшой бронзовый кубок немного тёмной густой жидкости. — Это тебя взбодрит.

«Ещё бы!» — подумал Даро и невольно вздрогнул от не очень приятного воспоминания. Однажды он уже пробовал этот бодрящий напиток, после чего готов был горы своротить. Но вместо этого затеял борьбу со сверстниками, которая закончилась ссорой, а затем кулачным поединком — он один против троих. И самое главное — ему удалось тогда победить!