Колумб Земли Колумба - [15]

На берегу, где когда-то под любопытными взглядами мальчишек стоял босиком и размышлял Ильмар Калликук, Колумб остановился. Вмятина, оставленная стволом березы в земле по другую сторону пролива, успела уже зарасти травой. Да, все это было уже давно. Очень даже давно.

Спрятавшись за кустами, Колумб не отрываясь глядел на воду, куда однажды в сумеречный, вечерний час безвозвратно канул ствол березы. Немного погодя Колумб принялся за работу.

Были уже глубокие сумерки, когда он натаскал сюда, к самому берегу, и спрятал в кустах все годное для строительства, что нашлось на острове.

В вечернем небе алело зарево заката. Над прудом начала собираться легкая дымка тумана. В ельник страны Колумба слетались на ночлег вороны. Они уже привыкли к Колумбу и к тому, что он вечерами трудится, и поэтому каркали и ворчали лишь по привычке, не обращая внимания на мальчика и его возню.

Лицо и руки Колумба были в каплях пота. Сосредоточенно носил он хворост охапку за охапкой.

Когда встала луна, между островом и Большой землей возникла пружинящая дамба. К этой дамбе Колумб привел свою «Санта-Марию». Неподвижно, хмуро стоял он на палубе своего судна. Затем снял кепку и поднял топор…

Обрубки бревен он старательно уложил на дамбу. Получился прочный мост, и Колумб, это можно было понять по его виду, остался доволен своей работой.

Со старым, зазубренным топором на плече, держа под мышкой связку книг и судовой журнал «Санта-Марии», взошел Колумб на мост, который еще не имел названия. Перейдя на Большую землю, Колумб смотрел широко раскрытыми глазами на погруженную в молчание страну Колумба. Потом повернулся и, высоко подняв голову, зашагал через освещенный луной покос.

Изредка повизгивая, плелся по пятам за ним рыжий щенок Клык.

Паруса

В приложении к детскому журналу отец нашел чертеж корабля, разложил его на столе и изучал внимательно и долго. При этом он напевал себе под нос свою любимую песенку, а Кирсти наблюдала за ним, стоя коленками на стуле, опершись локтями о стол и подперев подбородок ладонями.

Так на отцовском письменном столе началось строительство корабля.

— Стрингеры… стрингеры… — бормотал отец. — Стрингеры… тридцать четыре сантиметра… Хм… А кормовой обвод?.. Черт побери, тут словно бы что-то не сходится!

Но на следующий вечер рядом с чертежом корабля на отцовском письменном столе лежала линейка, молоток, коробочка с гвоздиками, нож, которым мама режет хлеб, шило, проволока, бечевки и много других вещей, которых раньше никогда не бывало на этом столе, и в придачу еще лобзик дяди Оскара и струбцины дяди Юхана.

— Ай-ай-ай-аа… Ай-ай-ай-аа… — бормотал отец свою песенку.

Это был очень тихий вечер, поскольку Кирсти смотрела и помалкивала, а мама не говорила отцу ни слова. Потому что отец распиливал на тонкие планки лобзиком дяди Оскара гладко оструганную доску, которая до того служила полочкой кухонного шкафа.

Планками, которые напилил вечером отец, мама утром разожгла огонь в плите. Отец пил кофе и даже Кирсти не сказал ни слова. Впрочем, Кирсти уже знала, что стрингеры для корпуса судна выпиливаются только из таких досок, волокно которых прямослойное.

Только из таких досок выпиливают стрингеры для судов.

И целый день до позднего вечера отец не возвращался домой, но когда он вернулся, под мышкой у него была доска.

У этой доски волокна уже не шли вкось.

На отцовском письменном столе шло строительство корабля.

Кирсти стояла на берегу моря, и ветер играл завязками ее фартучка. Но море было спокойным и гладким, похожим на оливково-коричневое зеркало, и в нем отражались красные гроздья рябины. Высокая стена сосняка затеняла целую четверть отражающегося в воде голубого неба, и по границе зеленой тени и голубого отражения чайками покачивались белые парусники. Они были далеко, очень далеко были эти парусники, и за ними оставался дрожащий след.

И ветер подбрасывал завязки фартучка Кирсти, и в воде отражались красные гроздья рябины, и на море покачивались белые паруса.

И тут Кирсти заметила возле себя мальчика. Мальчик был ростом выше ее. У него были светлые брови. И ноги у него были в цыпках. Он был острижен наголо, и уши у него оттопыривались. Но у него были руки рабочего человека. И он смело посмотрел в глаза Кирсти.

А Кирсти поглядела в море.

— Разве у тебя нет корабля? — спросила Кирсти.

— Нет, — ответил мальчик. И тоже поглядел на море.

— А у тебя есть?

— Нет, — сказала девочка. И оба поглядели на море.

…А на отцовском письменном столе шло строительство корабля.

Здесь пахло смолой, здесь были и киль, и кормовой обвод, и шпангоуты, и стрингеры.

И были тут щепки, и опилки, и стук молотка, и пропавшие вещи.

И еще тут раздавались свист и ворчание, тут бубнили под нос песню, и рассуждали, и держали совет.

Так из киля, кормового покрытия, шпангоутов и стрингеров получился светлый некрашеный деревянный корпус корабля. Грациозный и горделивый, пахнущий пропаренным деревом и смолой.

— Папа, разве корабли строят так? — спросила Кирсти.

— Только так, детка! — сказал отец.

— И так долго?!

— Так долго! И еще дольше!

Потому что корабль должен устойчиво держаться на воде.

Корабль должен быть стройным и легким, чтобы идти под парусами даже при слабом ветре.