Колумб - [102]

Алькальд, дон Руис де Сааведра, хотел вместе с адмиралом возглавить процессию, но тот решил иначе, предлагая горожанам первым делом увидеть плоды его успеха. Он сам сформировал колонну, пустив за альгасилами цепочку лошадей и мулов, гружённый добычей, привезённой из Нового Света. Одни короба блестели золотом, в других лежали пряности и драгоценные камни. В клетке, подвешенной на шестах между двух ослов, сидела пара игуан длиной в шесть футов каждая. Гигантские ящерицы вызывали крики удивления и ужаса у горожан. В клетках поменьше сверкали разноцветным оперением тропические птицы. С десяток матросов вели животных под уздцы, раздуваясь от гордости.

Сразу за ними следовала горстка индейцев, стройные тела которых для приличия прикрывали одеяла. Первая пара несла шесты с масками из дерева и золота, подаренные Колону касиками. Толпа изумлённо ахала, во все глаза разглядывая туземцев, некоторые из которых разрисовали лица, а другие украсили волосы перьями птиц. Мужчины несли дротики и луки, у каждой из трёх женщин на руке сидел попугай.

Севильцы вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть все эти чудеса, то и дело раздавались возгласы: «Господи, помоги нам!», «Хесус Мария!» Но более всего потряс их большой попугай, сидевший на руке идущего последним индейца. Стоило индейцу почесать головку попугая, птица выкрикивала: «Вива эль рей дон Фердинанде и ла рейна донья Исабель!»[13]

Севильцы не могли поверить своим ушам, спрашивая себя, что же это за мир открыл Колон, если там могут говорить даже птицы. За индейцами двигались моряки Колона, а уж за ними он сам, первооткрыватель Индий, на белом арабском скакуне, в компании алькальда. Величественно, как принц крови, сидел он в седле, в алом, расшитом золотом камзоле и белоснежной рубашке, с обнажённой головой, и горожане видели, что седина уже тронула его рыжеватые волосы.

Восторженные крики толпы вызывали улыбку на его губах, серые глаза сияли.

Когда Колон проезжал мимо монастыря Санта-Паулы, он поднял глаза, привлечённый возгласами приветствующих его монашек. А Беатрис мгновением раньше в страхе укрылась за спиной своей соседки, так что его взгляд увидел лишь сияющие под белыми чепцами лица монахинь.

Когда же, помахав рукой, Колон миновал монастырь, Беатрис выступила вперёд, чтобы ещё раз увидеть его голову и спину.

Так уж вышло, что Пабло де Арана наблюдал за процессией с противоположной стороны улицы, как раз напротив монастыря Санта-Паулы. И едва прошли альгасилы, замыкающие процессию, горожане устремились следом к Алькасару, где в честь вице-короля Индий городские власти давали банкет.

Пабло, однако, не пошёл вместе с толпой. Человеческий поток обтекал его, а он застыл, как столб, намертво вкопанный в землю. На улице он уже остался один, но изумление всё ещё не отпускало его, не давая двинуться с места. Наконец, приняв решение, он скорым шагом пересёк мостовую и вдоль монастырской стены — монашки уже давно покинули помост — направился к зелёной деревянной двери. Дёрнул за цепь колокольчика с такой силой, будто хотел разорвать её, прислушался к далёкому звяканью.

Ставень на забранном решёткой оконце в двери приоткрылся, и на Пабло глянуло морщинистое лицо старого монастырского садовника. Глаза старика неприязненно оглядели гостя.

— Что тебе нужно? — сварливым голосом осведомился садовник.

— Прежде всего вежливости, — осадил его Пабло. — А потом передайте госпоже Беатрис Энрикес де Арана, что из Италии приехал её брат и хочет её видеть.

Взгляд старика стал подозрительным.

— Это ты её брат?

— Я самый. А зовут меня Пабло де Арана.

— Подожди здесь.

Ставень захлопнулся. Пабло с нетерпением ждал и уже вновь взялся за цепь колокольчика, когда заскрипели засовы и распахнулась дверь.

— Можешь заходить.

Он оказался в ухоженном саду, с аллеями, обсаженными миртом. Вдали, за шеренгой кипарисов, апельсиновыми и гранатовыми деревьями, белели стены монастыря.

Беатрис стояла у гранитного фонтана среди серебрянолистых алоэ. В чёрной накидке до пят, в простом сером платье безо всяких украшений. Капюшон она откинула, и в солнечном свете её густые каштановые волосы отливали бронзой. Бледная, с напряжённым лицом, испугом в глазах, наблюдала она за приближением Пабло.

— Слава Богу, ты на свободе, Пабло, — приветствовала она его.

— Свободой я обязан только себе, — отрезал он.

— Я рада… так рада… что они отпустили тебя.

— Отпустили? — Он рассмеялся. — Отпустили на галеры. Вот куда отпустили они меня. Они и ты.

Тем самым он ясно дал понять, что пришёл не как любящий брат. Упрёка она, правда, не приняла.

— Как ты нашёл меня?

— Благодаря случаю. Надеюсь, счастливому. Бог знает, я имею право на удачу. За всю жизнь она редко улыбалась мне.

Беатрис указала ему на гранитную скамью.

— Расскажи мне о побеге.

Пабло сел.

— Галера попала в шторм неподалёку от Малаги. Перед тем как она затонула, я успел прыгнуть в воду. Провёл в море ночь и день, и уже полумёртвого меня подобрали рыбаки. Они же высадили меня в Малаге. Я сказал, что бежал с турецкой галеры, благодаря чему получил приют в монастыре. Потом оказался в Севилье. Дьявол меня забери, если я знал зачем, пока сегодня утром не увидел тебя на монастырской стене. Да и сейчас не уверен, стоило ли мне приходить сюда. Не чувствую, что ты рада меня видеть.