Колосок с Куликова поля - [7]
И тут мы увидели белого гуся. Он вернулся и по-хозяйски поплыл вдоль разлившегося ручья. С гордо выгнутой шеей, гусь напоминал старинный корабль, какие обычно рисуют в школьных учебниках истории.
Когда был уложен последний ряд, все долго плясали на плотине — чтобы не просачивалась вода. А для стока ее Шурик по берегу прокопал канавку.
— Ну, а теперь купаться! — весело сказал он.
Теплая, как парное молоко, вода разлилась широко, и ребята переплывали пруд с берега на берег. Я плавать не умел и барахтался у края. Потом принялся скакать по плотине на одной ноге и, поскользнувшись, сорвался в воду. От испуга я так отчаянно закричал, что все мальчишки мигом вылетели на берег. А Шурик прямо в одежде кинулся в пруд, схватил меня на руки и вынес на сухое место. Меня долго не могли успокоить.
— Ну, не реви, не утонул же ведь… — уговаривал меня Шурик, выжимая рубашку и брюки. — Меня отец плавать так учил. Бросил в речке на глубоком месте, греби, говорит, руками. И я поплыл.
— А вон твоя матроска плавать учится! — засмеялся Мишка.
Шурик машинально схватился за голову и пальцы его утонули в мокрых волосах: он забыл снять матроску, когда бросился за мной. А она уже набухла и погрузилась в воду — торчал только краешек. И Шурик кинулся ее спасать.
Мальчишек это развеселило, и они тоже попрыгали в воду.
Даже я перестал реветь и улыбнулся. А потом никак не мог понять, почему у Шурика дрожат губы, когда он, оторвав подкладку матроски, вынул размокший комок бумаги, отдаленно напоминающий треугольничек солдатского письма.
Много позднее я узнал, что это действительно было письмо, единственное и последнее, которое еще на Смоленщину прислал им в начале войны отец, балтийский матрос. Письмо было скупое и ласковое. Но Шурик иногда думал, что лучше бы и не было его. Сколько раз, придя домой, он заставал мать в слезах! А на коленях у нее обычно лежал заветный треугольничек. А потом, наплакавшись, она несколько дней не могла подняться с постели.
Куда только Шурик ни прятал это письмо — и в сундук, и между страницами книжек, но мать все равно находила. Вот тогда-то он и зашил его за подкладку матроски.
РУБАХА В СИНИЙ ГОРОШЕК
Летом в конце войны в нашу деревню забрел откуда-то фотограф, долговязый малый в берете. Желающих сниматься было много, и он остался ночевать.
— Надо и нам всем вместе сняться, пошлем отцу карточку, — задумчиво сказала мама.
А вечером она достала из сундука свою старую кофту в синий горошек, ножницы, нитки и, вытерев насухо стол, стала вручную шить мне новую рубаху. Старая у меня тоже была не так уж плоха. Правда, на локтях ее были заплаты и две пуговички на вороте оторвались, но разве это так уже страшно? Впрочем, против новой я тоже ничего не имел и с удовольствием поворачивался налево и направо, когда мама примеряла ее на мне.
Вышла рубаха на славу: не велика и не мала — как раз впору.
Когда фотограф принес готовые карточки, я долго не мог налюбоваться на них, и особенно на свою новую рубаху, на которой отчетливо были видны все горошины.
Фотограф ушел, а рубаха осталась, и мне совсем не хотелось снимать ее. Мама не возражала, только велела беречь и не пачкать. И я старался, как мог, наверное, дня три. А потом случилось неожиданное…
Произошло это как раз в тот день, когда мы с подпаском Шуриком сооружали в овраге плотину. Забывшись, я так выпачкал свою новую рубаху, что даже горошин на ней не стало видно, особенно спереди. Как показаться на глаза матери? Мальчишки к тому времени уже разошлись, а я все сидел на берегу пруда и чуть не ревел от горя. Не ревел лишь потому, что рядом все равно никого не было — никто не пожалеет.
Я молча и отрешенно разглядывал только что созданный пруд. По величине он был ничуть не меньше, чем пруд возле нашей слободы, где купаются утята и женщины стирают белье. Даже еще утром здесь не было ни зеленой плотины из дерна, ни этого пруда. А мы взялись и сделали. Никто не заставлял — сами сделали! И я почувствовал, как нетерпеливо шевелятся на спине мои остро выпирающие лопатки, а сердце наполняется уверенностью и жаждой действия.
— А я ее сейчас выстираю! — громко сказал я сам себе, поднимая грязную рубаху. — А потом высушу!
Я быстро зашел по колено в теплую воду, намочил рубаху, помял ее в ладонях, пополоскал, затем проделал все это еще и еще раз. Крепко выжав, расстелил ее на траве сушить.
Грязь заметно отмылась. И все-таки у мамы, когда она стирала, белье получалось куда чище. От него всегда так приятно пахло свежестью и еще почему-то мокрым снегом, даже в летнюю жару.
Мама обычно наберет целую корзину белья и идет к пруду. Там она встанет возле широкого плоского камня, который наполовину лежит в воде, а наполовину на берегу, и примется стирать. Возьмет мою рубашку, прополоскает, потом положит на камень и звонко колотит по ней деревянным вальком. Бывает, что стирать на пруд придут и другие женщины, остановятся у других таких же плоских камней. И тогда веселый перестук вальков далеко разносится по всей деревне.
Алексей Логунов родился в деревне Черемухово Тульской области, недалеко от Куликова поля. Как и многие его сверстники — подростки послевоенных лет, — вступил в родном колхозе на первую свою трудовую тропинку. После учебы в школе ФЗО по профессии каменщика его рабочая биография началась на городских и сельских стройках. Затем работал в газетах и на телевидении. Именно эти годы явились основой его творческого мужания. В авторском активе Алексея Логунова — стихи, рассказы, а сейчас уже и повести. Но проза взяла верх над его стихами, читаешь ее, и угадывается в ней поэт, Видишь в этой прозе картины родной природы с нетерпеливыми ручьями и реками, с притихшими после прошумевших над тульской землей военных гроз лесами и перелесками, тальниковыми балками и неоглядными, до самого окоема полями… А в центре величавой картины срединной России стоит человек-труженик, человек-хозяин, человек — защитник этой земли. Куликово поле, люди, живущие на нем, — главная тема произведений А. Логунова.
Автобиографический рассказ поэта Алексея Логунова. Для детей младшего и среднего школьного возраста.
Лирические рассказы молодого писателя для школьников среднего возраста о русской послевоенной деревне, ее людях, о мальчике, который, окончив ФЗУ, возвращается работать в колхоз.
Повесть о жизни негритянской семьи, о верном её друге — собаке по кличке Саундер. Одна из главных тем книги — бесправное положение негров в современной Америке. Для среднего школьного возраста.
В этой повести писатель возвращается в свою юность, рассказывает о том, как в трудные годы коллективизации белорусской деревни ученик-комсомолец принимал активное участие в ожесточенной классовой борьбе.
В этой маленькой повести рассказывается о двух друзьях детства, двух мальчиках, выросших до революции в глухом селе. Спустя много лет друзья встретились во фронтовом госпитале в суровые годы Великой Отечественной войны. После войны они встречаются вновь. Основная тема повести — честная, принципиальная дружба, воспитание в себе смелости, мужества, качеств, необходимых людям в жизни и борьбе. Повесть «Смелые люди» написана учителем Ефимом Георгиевичем Душутиным. Это — его вторая книга, изданная в Пензе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.