Колония - [12]

Повезло в другом - выкупил авиабилеты на понедельник. Ну, вот, а вы боялись, улыбнулась мне девушка в синем. Симпатичная...

Фото были готовы только вечером, и в паспортный стол отделения милиции я попал с утра в субботу.

Веселый красноносый майор Дудкин внимательно выслушал меня, закивал плешивой головой.

- Сейчас сделаем, какие тут проблемы - карточку вклеить, да штамп поставить. Клавдия Васильевна! - закричал он в другую комнату.

Молчание в ответ.

- Не отвечает, - удивленно посмотрел на меня Дудкин. - Придется самому идти... Это я мигом, вы обождите...

Вернулся он минут через пятнадцать-двадцать, красный, взъерошенный. Сел, отдуваясь:

- Вот ваш паспорт, держите крепче. А супруга пусть зайдет лично. Иначе не получается.

Вернулся домой, объяснил Алене, та поворчала, но собралась и уехала.

Прошел час.

Прошел другой.

Протянулся третий.

Лены не было.

Через четыре часа звонок в дверь. Ее звонок - длинный и короткий, как тире и точка. Наконец-то.

Вошла.

На вопросы не отвечала. Молча разделась, молча стянула сапоги, молча прошла на кухню, села на табуретку, уставилась в окно. Я стоял рядом с ней, растерянный.

Неожиданно лицо ее исказилось судорогой. Слезы градом.

Прорвало.

- Что я ей сделала? - захлебываясь, безутешно зарыдала она. Что-о-о?!

- Кому? Объясни толком.

Дудкин, веселый красноносый майор, ушел куда-то по делам, а Клавдия Васильевна, что из другой комнаты, взяла Аленин паспорт и тоже ушла. Алена просидела три часа, не зная, к кому обратиться. Наконец-то, явился Дудкин, совсем веселый, совсем красноносый. Клавдия Васильевна как в воду канула, и ключ от сейфа, где лежал заветный паспорт, канул с ней. Веселый Дудкин сказал, что теперь только в понедельник, если, конечно, Клавдия Васильевна явится на службу.

В понедельник в девять утра мы стояли у дверей паспортного стола.

Клавдия Васильевна пришла в четверть десятого. Бровью не повела в нашу сторону.

- Вот баба, - покрутил головой веселый красноносый майор Дудкин, отдавая паспорт Алене. - От зависти лопнуть готова, что некоторые заграницу ездят.

Не знаю, как Лена, но мною овладело полное равнодушие, не торопясь, с бессветным безразличием я съездил на работу, получил паспорта, аттестат, документы на оплату груза, просидел короткое застолье - Аленины и мои родители, Юля с Димой, мой Сережа, маленький Алешка.

И только когда подогнали такси к дому, когда вышли на улицу, где разыгралась настоящая метель, выл ветер и мать запричитала в голос, по-деревенски, ой, родные мои, ненаглядные, ой, сынок, кровиночка моя, ой, невестушка, светик мой, не увидимся мы больше никогда, прощайте навсегда, простите нас, не поминайте лихом, ой... - что-то дрогнуло у меня в душе, защемило сердце.

Прощай, мама, прощай, отец, прощайте, родные, прощайте, друзья, прощай, родная земля, простите нас...

Глава десятая

Но просто отпустить родная земля не могла.

Наши паспорта с таможенными декларациями надолго задержались на столе перед женщиной в серой форме. Ее лицо с непроницаемыми светло-голубыми глазами слегка подсвечивалось белым холодом монитора, по которому медленно двигалась картинка содержимого нашего багажа.

Пропустила все молча, без замечаний. Пункт за пунктом прошлась по декларации, перевела глаза на Алену и внимательно рассмотрела, словно обыскивала, ее уши, шею, руки.

Изрекла наконец:

- Стоимость ваших украшений - кольца, серьги, кулон, цепочка - превышает разрешенную.

Я тоже уставился на Ленкины фамильные драгоценности. Фамильные не в ироническом, а в прямом смысле этого слова: кроме обручального, на другой руке золотое колечко с изумрудиком - дар бабушки, переходящий из поколения в поколение Борисовых, сережки с маленькими бриллиантиками - подарок моей матери и мой презент ей к свадьбе - медальон на цепочке.

- Извините, но нас пригласили перед отъездом на собеседование, - попытался я объясниться, - и там многие интересовались, что разрешается провозить и именно из ювелирных изделий.

Товарищ инструктор твердо сказал нам, что все эти вещи в пределах допустимого.

- Понятия не имею, где это вам такое сказали, не знаю, кто такой этот ваш инструктор и откуда он, у нас свои правила - золото и драгоценности на сумму не больше пятисот рублей, а у нее явно больше, видно же.

- Хорошо, давайте я повешу медальон себе на шею и впишу его в свою декларацию, - предложил я.

Таможенница криво усмехнулась.

- Не позорься!

Такой гневной я не видел Елену очень давно. Пунцовая, с блестящими глазами, с каким же нескрываемым презрением моя всегда ласковая, всегда добрая Аленушка отчитывала таможенницу:

- Разве ты не видишь, кто перед тобой стоит? Это же кукла, а не женщина! Мои талисманы от бед, они берегут и меня, и моих родных от несчастий! И потом, как же я на людях-то появлюсь голая? Э-э, да что ей объяснять!

Казалось, что гул огромного зала, набитого людьми и чемоданами, притих, прорезанный напряженным голосом Лены. Может быть потому, что звучала в нем высокая, завораживающая нота большой обиды и праведного гнева.

Правильно говорят опытные люди - не ходи на таможне к бабе. Для них пустой звук даже простая очевидность - не на неделю, не на месяц едем, неужели станем, как стадо совтуристов, торговать на местном рынке всем, чем ни попадя, лишь бы выгадать валютные гроши.