Коломяжский ипподром - [36]

Впрочем, не совсем так. Повстречались! На страницах книг по истории отечественной авиации, в энциклопедиях и справочниках их имена неизменно стоят рядом.

Оба они были пионерами авиации. А пионер – значит первый.

12

21 апреля (по новому стилю – 4 мая) 1910 года Н. Е. Попов, сопровождаемый Ваниманом, приехал в Петербург для участия в Первой международной авиационной неделе, о чем не преминули уведомить своих читателей все столичные газеты. Несколько раньше прибыли два райтовских аэроплана, которые уже находились в таможне, и по распоряжению министра финансов их можно было получить для перевозки в Новую Деревню. В последний день каннских состязаний на обоих аппаратах лопнули цилиндры моторов. Но, вызванный телеграммой в Петербург, Попов уже не имел возможности исправить двигатели. Пришлось спешно разбирать аппараты и упаковывать их в ящики, чтобы своевременно отправить в Россию по железной дороге.

«Завтра приступлено будет к починке двигателей, которая продлится, по словам авиатора, дня три-четыре», – сообщала одна из столичных газет.

Приезд Попова в Петербург по случайному стечению обстоятельств совпал с другим «авиационным событием».

В то самое время, когда Николай Евграфович, тепло встреченный на перроне Варшавского вокзала друзьями и официальными представителями Всероссийского аэроклуба, покидал вагон парижского экспресса, в Новую Деревню, на Коломяжский скаковой ипподром, устремились тысячи и тысячи петербуржцев. Там, как сообщали развешанные всюду на стенах и тумбах афиши, в одиннадцать часов знаменитый французский авиатор Губерт Латам (один из участников состязаний в Ницце) собирается продемонстрировать желающим свое удивительное и героическое искусство.

Однако Латама постигла неудача: он смог оторваться от земли всего на полторы минуты и, касаясь травы, пролетел, а точнее, проскользил два-три десятка метров.

«Предисловие к авиационной неделе малообещающее», – сокрушались скептики.

«Латам прополз по ипподрому одну минуту», – иронизировала по поводу неудачи французского пилота «Петербургская газета».

Всероссийский аэроклуб должен был выплатить Латаму крупную сумму денег, если тот продержится в воздухе сто двадцать секунд. Латам оторвался от земли на сто секунд и не получил ни гроша.

После этой неудачи «авиационные страсти», кипевшие в Петербурге, разгорелись с еще большей силой, охватив буквально весь город, что уже само по себе было неплохим предисловием к предстоявшей неделе. Интерес петербуржцев сразу же переключился на ее участников, и прежде всего – на ее единственного русского участника.

Одновременно с Поповым в российскую столицу приехали Христианс и Эдмонд. Остальные ожидались на следующий день.

Не раздумывая долго, Николай Евграфович прямо с вокзала, вместе с Ваниманом и корреспондентом «Нового времени» Иларионом Васильевичем Кривенко, которому было поручено освещать авиационную неделю в газете, отправился через весь город на предоставленном ему автомобиле в Новую Деревню. Он не хотел упустить возможности наблюдать полет французского коллеги и поскорее увидеть своими глазами Коломяжский ипподром, спешно приспособленный под летное поле.

Неудача Латама искренне огорчила Попова. Он был лишен чувства зависти, не злорадствовал, когда случалась беда с конкурентом, и признавал лишь тот успех, ту победу, которые добывались в честной и бескорыстной борьбе, венчали собою поединок достойных. В призах, которыми отмечались подвиги воздушных первопроходцев, он видел прежде всего награду и стимул, гарантию независимости, а не заработок.

– Чем вы можете объяснить столь огорчительную неудачу Латама? – спросил Николая Евграфовича там же, на ипподроме, один из корреспондентов.

– Да, неудача и в самом деле весьма огорчительная, – сказал Попов, – но она ничуть не принижает высоких личных качеств господина Латама, в которых я имел возможность убедиться две недели назад в Ницце. Правда, его и там постигла обидная неудача. Он предпринял два успешных полета над морем – к островам Антиб и обратно, а во время третьего полета из-за порчи мотора упал в море. Но он не потерял хладнокровия, выдержки и самообладания. Его извлекли из воды невредимым.

– Тем не менее выдержки и самообладания явно недостаточно для успешного взлета. Видимо, есть и другие причины успехов, а также неудач?

– Безусловно. Мне думается, сегодняшняя неудача господина Латама объясняется тем, что его моноплан – новый, наскоро собранный перед самым полетом. Он не был даже предварительно испробован. Малейшая неисправность может стать причиною несчастья. Латам, – заключил Попов, – по моему мнению, первый авиатор. За ним следует Ефимов.

– Коль уж мы завели с вами речь о делах авиационных, – не унимался корреспондент, – мне хотелось бы продолжить беседу с вами, чтобы опубликовать ее затем в газете. Вы не против?

– Нет. Я в вашем распоряжении. – Попов посмотрел на часы. – Только прошу не злоупотреблять временем. У меня сегодня еще уйма дел.

– Тогда, Николай Евграфович, расскажите, пожалуйста, о своей авиационной карьере, – попросил корреспондент.

– О карьере! – усмехнулся Попов. – Какая уж там карьера! Начал я учиться летать на аэродроме Жювизи. В качестве пассажира. С графом де Ламбером. Первым вполне удачный полет я совершил почти перед самым началом авиационной недели в Канне. Остальное вы знаете. И вот теперь я здесь, в Петербурге.