Колокола - [33]

Господинъ въ черномъ сошелъ съ бочки и потягиваясь сказалъ:

— Я думаю, что какъ только они женились, онъ сталъ ужасно обращаться съ нею!

— Нѣтъ, — отвѣчала м-ссъ Тугби, покачавъ отрицательно головою и утирая слезы, — я не думаю, чтобы онъ когда нибудь истязалъ ее. Нѣкоторое время онъ даже сталъ вести себя гораздо лучше; но дурныя привычки слишкомъ вкоренились въ немъ и слишкомъ властвовали надъ нимъ, чтобы онъ могъ съ ними раздѣлаться; онъ опять и очень скоро опустился попрежнему и, вѣроятно, окончательно бы погибъ, еслибы не захворалъ такъ серіозно. Я думаю, что онъ всегда любилъ ее, я даже не сомнѣваюсь въ этомъ. Я не разъ видѣла, какъ онъ съ горькими рыданіями, весь дрожа отъ охватившаго его отчаянія, хваталъ ея руки и цѣловалъ ихъ; слышала, какъ онъ называлъ ее своей дорогой Мэгъ, и какъ онъ однажды сказалъ ей: «сегодня девятнадцатая годовщина нашего знакомства». Вотъ уже цѣлыя недѣли, цѣлые мѣсяцы, какъ онъ прикованъ къ постели, а она разрываясь между нимъ и ребенкомъ, и лишенная возможности вновь приняться за работу и, не сдавая ее въ назначенный срокъ, потеряла своихъ заказчиковъ. Да, кромѣ того ей, все равно, теперь и не было бы времени трудиться. Я просто понять не могу, на что они существуютъ.

— Ну, я то это могу понять, — пробормоталъ Тугби, переводя многозначительно глаза съ кассы на жену, и придавая имъ выраженіе, какъ у воинственно настроеннаго пѣтуха.

Его слова были прерваны раздирающимъ душу крикомъ, крикомъ безнадежнаго отчаянія, раздавшимся въ верхней части дома. Молодой врачъ стремительно бросился къ дверямъ.

— Другъ мой, — сказалъ онъ, обернувшись, — вамъ болѣе нѣтъ надобности вновь возвращаться къ обсужденію вопроса, слѣдуетъ ли его удалить изъ вашего дома, или нѣтъ. Мнѣ кажется, что онъ избавилъ васъ отъ этого труда.

Съ этими словами онъ поднялся по лѣстницѣ въ сопровожденіи м-ссъ Тугби, въ то время какъ ея почтенный супругъ пыхтѣлъ и что то бормоталъ имъ вслѣдъ сквозь зубы. Все это онъ продѣлывало не сдвигаясь съ мѣста, такъ какъ его обыденный вѣсъ еще увеличился содержимымъ кассы, что дѣлало его еще больше неповоротливымъ и усиливало одышку.

Тоби, не покидая тѣни ребенка, поднялся надъ лѣстницею, какъ воздушный призракъ. — Слѣдуй за нею! слѣдуй за нею! слѣдуй за нею! слышалъ онъ непрерывно повторяющіеся фантастическіе звуки колоколовъ, по мѣрѣ того, какъ онъ поднимался. — Прими этотъ урокъ отъ самаго дорогого тебѣ существа!

Свершилось! Свершилось! Маргарита, гордость и радость своего отца, была тутъ! Эта женщина, съ остановившимися глазами, съ измученнымъ, жалкимъ видомъ, плачущая у изголовья кровати, если только это можно было назвать кроватью, держала ребенка, прижимая его къ своей груди и склонивъ къ нему голову! Нѣтъ словъ передать, до какой степени этотъ ребенокъ былъ тщедушенъ, болѣзненъ и худъ! И также нѣтъ словъ, которыя бы могли выразить, какъ онъ ей былъ безконечно дорогъ!

— Да будетъ благословенно имя Божіе! — воскликнулъ Тоби, простирая руки къ небу, — Она любитъ своего ребенка!

Господинъ въ черномъ, про котораго нельзя было сказать, что онъ болѣе безразлично, чѣмъ всякій другой, относился къ подобнымъ сценамъ, свидѣтелемъ которыхъ ему приходилось бывать ежедневно, и на которыя онъ смотрѣлъ лишь какъ на малозначущія цифры, предназначенныя для статистическихъ таблицъ Филера, лишь какъ на простыя данныя, отмѣчаемыя его перомъ при сводкѣ выводовъ, — этотъ господинъ положилъ руку свою на сердце, переставшее биться, и сталъ прислушиваться, чтобы окончательно убѣдиться, дышитъ ли еще несчастный или нѣтъ.

— Его страданія кончились, — сказалъ онъ. — Это большое для него счастье!

М-ссъ Тугби пыталась утѣшить вдову, удваивая въ отношеніе къ ней и обычное вниманіе, и нѣжность, тогда какъ Тугби прибѣгалъ къ помощи философскихъ разглагольствованій.

— Полно, полно, — повторялъ онъ, положивъ обѣ руки въ карманы, — не слѣдуетъ такъ предаваться отчаянію, увѣряю васъ. Это, прежде всего, вредно! Надо бороться энергично съ самимъ собою. Что было бы со мною, говорящимъ теперь съ вами, еслибы я поддался охватившему меня горю, когда я былъ швейцаромъ и у нашего подъѣзда стояло до шесты каретъ, запряженныхъ каждая парою бѣшеныхъ лошадей, безустанно брыкающихся въ теченіе всего вечера? Но нѣтъ! Я не терялъ голову и сохранялъ присутствіе духа и лишь съ большою осторожностью отворялъ двери.

Тоби опять услышалъ голоса, говорящіе ему:

— Слѣдуй за нею! — Онъ обернулся къ своему проводнику и увидѣлъ какъ тотъ, поднявшись въ воздухѣ исчезалъ, не переставая повторять:

— Слѣдуй за нею! Слѣдуй за нею! — Тогда онъ сталъ витать вокругъ своей дочери, присѣлъ у ея ногъ, внимательно вглядывался въ ея лицо, стараясь отыскать въ немъ слѣды прошлаго; улавливалъ звукъ ея, когда-то такого нѣжнаго голоса. Онъ леталъ вокругъ ея ребенка, этого несчастнаго маленькаго существа, блѣдненькаго, преждевременно состарившагося, наводящаго страхъ своимъ серіознымъ, величавымъ выраженіемъ не дѣтскаго личика; своею впалою, задыхающеюся грудкою, съ вырывающимся изъ нея полу-заглушенными, зловѣщими, жалобными стонами… Къ этому ребенку онъ питалъ чувство какого то боготворенія, онъ цѣплялся за него, какъ за единственное спасеніе дочери; видѣлъ въ немъ то единственное звено, которое еще могло связать ее съ ея преисполненнымъ страданія существованіемъ. Онъ возлагалъ на эту тщедушную головку всѣ свои родительскія надежды, трепетно присматриваясь къ каждому взгляду его матери, направленному на него, въ то время, какъ она его держала на рукахъ, и тысячи разъ восклицалъ: