Колокол по Хэму - [33]

– Пэтчи и его брат – лучшие в мире игроки хай-алай, – сообщил Хемингуэй. – А сам Пэтчи – мой любимый партнер по теннису.

Улыбка Ибарлусии стала еще шире.

– Лучший игрок хай-алай – это я, Эрнестино. Я лишь позволяю своему брату играть вместе со мной. Точно так же, как иногда я позволяю тебе победить меня на корте.

– Лукас, – сказал Хемингуэй, – познакомься с моим другом и лучшим старшим офицером „Пилар“, господином Уинстоном Гестом. Мы зовем его Волфером, или Волчком. Он один из лучших яхтсменов, теннисистов, лыжников и спортсменов-многоборцев, каких ты когда-либо знавал в жизни.

Гест тяжело поднялся на ноги и, шагнув ко мне, дружески встряхнул мою руку. Он был крупным мужчиной, но казалось, будто он еще больше, чем на самом деле. Он чем-то напомнил мне Яна Флеминга; у него было полное, румяное, открытое лицо, чуть оплывшее от выпитого. Его пиджак, брюки и галстук были безупречно скроены из дорогого материала, и он носил их с элегантной небрежностью, присущей только очень состоятельным людям.

– Рад познакомиться с вами, господин Гест, – сказал я. – Почему вас называют Волфером?

Гест улыбнулся.

– Это Эрнест придумал. Как-то раз Джиджи заявил, что я похож на парня из фильма про волка-оборотня. Ну, вы знаете… как бишь его? – Я решил, что Гест американец, но он говорил с легким английским акцентом.

– Лон Чейни-младший, – подсказала хорошенькая молодая женщина. У нее был на удивление знакомый голос и шведское произношение. Все присутствующие поднялись на ноги, готовясь перейти в столовую.

– Ага, – отозвался Гест. – Волк-оборотень. – Он опять улыбнулся.

Он действительно был похож на Чейни.

– Джиджи – это младший сын Эрнеста, Грегори, – объяснила Марта Геллхорн. – Ему десять лет. Они с Патриком приезжают сюда каждое лето.

Хемингуэй прикоснулся к руке молодой женщины.

– Дочка, – заговорил он, – надеюсь, ты извинишь меня за нарушение этикета знакомств, но я приберег самое лучшее напоследок. Так сказать, драгоценный камень в короне.

– Это значит, что следующим буду я, господин Лукас, – сказал последний мужчина, еще не представленный мне. Он вышел вперед и протянул руку:

– Гарри Купер.

Потребовалось несколько секунд, чтобы его слова проникли в мое сознание. Я уже упоминал о том, что обладаю фотографической памятью, однако способность вызывать изображение из памяти не всегда означает, что ты можешь мгновенно узнать человека по имени. На секунду я растерялся, словно этот симпатичный мужчина и женщина-шведка были подозреваемыми, которых я откопал в секретных досье и менее всего ожидал увидеть здесь, в этом доме.

Мы с Купером обменялись рукопожатием и взаимными любезностями. Он был высок и худощав, сплошные кости и мышцы, и выглядел лет на сорок – примерно одного возраста с Хемингуэем, но казался более зрелым, хотя это и не было уж очень заметно. У Купера были очень светлые глаза, темный загар профессионального спортсмена либо человека, который работает на открытом воздухе. Он говорил негромким почтительным голосом.

Прежде чем я успел вспомнить, где и при каких обстоятельствах видел Купера, Хемингуэй потянул меня к молодой женщине.

– И, наконец, главная драгоценность в нашей сегодняшней компании, Лукас. Ингрид, это Джозеф Лукас. Джо, это миссис Петтер Линдстром.

– Миссис Линдстром, – сказал я, пожимая ее крупную, но изящную ладонь. – Очень рад познакомиться с вами.

– А я – с вами.

У нее было красивое лицо с крупными чертами, характерными для женщин Скандинавии, но все в ней, от темно-коричневых волос и густых бровей до пухлых губ и прямого взгляда, излучало куда больше тепла и чувственности, нежели у большинства северянок, с которыми я встречался до сих пор.

– Вероятно, вы знаете ее под именем Ингрид Бергман, господин Лукас, – пояснила Геллхорн. – Вы могли видеть ее в „Гневе на небесах“, в „Докторе Джекилле и мистере Хайде“.

Вскоре ей предстоит сыграть в… как он называется, Ингрид?

„Танжер“?

– „Касабланка“, – ответила миссис Линдстром, издав мелодичный смешок.

Лишь через секунду-другую я понял, что речь идет о названиях фильмов, ни один из которых я не видел, и наконец сообразил, почему Купер и Ингрид кажутся мне такими знакомыми. Я редко ходил в кино, разве только чтобы отвлечься от навязчивых мыслей и выбросить фильм из головы сразу по выходе из зала. Но мне нравился „Сержант Йорк“. Я ни разу не видел Ингрид на экране, однако мельком встречал ее фотографии на обложках журналов.

– Быть может, теперь, когда мы все познакомились друг с другом, – заговорил Хемингуэй, кивая, словно метрдотель, – мы на время забудем о любезных манерах и сядем за стол, пока сюда не явился Рамон со своим кубинским мачете?

Мы гуськом направились в столовую.

– Ты забываешь о любезных манерах, – прошипела Марта Хемингуэю, беря под руку доктора Герреру Сотолонго и входя в длинную комнату следом за Купером и Бергман. Хемингуэй посмотрел на меня, пожал плечами, подал руку Ибарлусии, который толкнул его в спину, и кивком велел Уинстону Гесту и мне первыми войти в столовую.

* * *

Уже подали главное блюдо – ростбиф в великолепном соусе с гарниром из свежих овощей – и мы ждали возвращения Хемингуэя с книгой, когда меня окликнула Бергман, сидевшая напротив: