Колодец тьмы - [21]

Полностью поглощенная собой, королева находила недостатки во всем и во всех, за исключением своей комнатной собачки и своего сына. Благоволение королевы изливалось на болонку и Дагнаруса в равной мере, и относилась она к ним одинаково. Собачонка и принц были вручены заботам других и удостаивались внимания Эмилии только тогда, когда были чисты, опрятны, расчесаны, накормлены и не имели намерений укусить.

У королевы имелись свои сторонники, ибо каждый, кто обладает властью при дворе, имеет сторонников. Как говорят эльфы, ветры судьбы могут годами дуть в одном направлении, но затем в одночасье перемениться и разрушить ваше жилище. Так вот, сторонники королевы утверждали, что нечего удивляться постоянному дурному настроению и вечному недовольству королевы. Эмилия прекрасно знала, что муж ее не любит. Она ему даже не слишком-то и нравилась. Их брак был основан на политическом расчете. Этим король Тамарос рассчитывал устранить постоянную угрозу, исходящую от отца Эмилии — второстепенного короля, правителя Дункарги. Но поскольку угроза осталась, получалось, что Тамарос совершил, как говорится, «сделку по-оркски».

Дагнарусу от матери достались только роскошные темно-рыжие волосы. Свою красоту он унаследовал с отцовской стороны. Он как две капли воды походил на портрет своего деда, написанный в те годы, когда тот был еще кронпринцем.

— Крошка моя, — сказала королева, подставляя сыну щеку для поцелуя.

Эмилия не смотрела на Дагнаруса, а обращалась к его отражению в зеркале. Разговаривая с сыном, она непрестанно давала указания служанке, укладывавшей ее волосы, которые затем предстояло накрыть кружевной мантильей. Королеве было всего двадцать пять лет, Тамаросу — под семьдесят.

Дагнарус поцеловал мать, демонстрируя сыновнюю любовь, отчего фрейлины закудахтали, называя его «очаровательным малюткой».

Сколько служанка ни старалась, королеве не нравилось, как та ее причесывает. Пробор упорно не желал ложиться строго посередине, отчего у Эмилии заболела голова. Вспыхнув, она приказала всем служанкам убираться прочь, обозвав их идиотками, и раздраженно повернулась к сыну. Королева пальцами расчесала ему волосы, поправила блузу, подтянула пояс и стала гладить Дагнаруса так, как она обычно гладила свою болонку, которая сейчас злобно тявкала на мальчиков.

Гарет разглядывал собачонку, когда услышал, как произнесли его имя. Дагнарус схватил его за руку и вытолкнул вперед. Хранительница гардероба, дыша в шею Гарета, надавила ему на плечи, но в данном случае Гарет и сам знал, как себя вести. Он опустился перед ее величеством на колени, склонил голову и оставался в таком положении до тех пор, пока королеве не стало угодно заметить его присутствие.

— Дай-ка я взгляну на тебя, дитя, — сказала королева.

Гарет поднял голову.

Глаза ее величества округлились. Она слегка вскрикнула от ужаса и откинулась на спинку кресла. Схватив принца, она оттащила его от меченого ребенка и прижала к себе, словно отметина была заразной, и королева желала защитить своего сына.

Обмерев, Гарет закрыл лицо руками. Больше всего сейчас ему хотелось провалиться сквозь этот ковер и мраморный пол.

— Нет! Это невозможно! Почему мне не сказали? — закричала королева.

Фрейлины и служанки со всех ног устремились к ее величеству, неся воду с вином и веера из перьев, чтобы привести королеву в чувство. Гарет ничего не видел, но он слышал шуршание юбок, а нос его улавливал ароматы духов. Кто-то из придворных дам, торопясь на помощь королеве, наступил на мальчика. Одна фрейлина прибежала с подушкой, намереваясь отколотить ею Гарета по голове. Мальчик услышал и голос своей матери, требовавшей, чтобы несчастного ребенка немедленно удалили из дворца.

— Нет, он никуда не уйдет, — сказал Дагнарус.

Вывернувшись из материнских рук, принц подбежал к Гарету и ухватил его за первое, что попалось под руку. Этим оказались волосы. Дагнарус рывком поднял мальчика для битья на ноги. Лицо Гарета пылало от стыда. Он опустил голову. Дагнарус сжал обмякшую руку друга своей рукой, словно кандалами.

— Меченый — мой мальчик для битья, мама, — сказал Дагнарус. — Он мне нравится, и я не отпущу его.

Королева взирала на сына, спрятавшись за частоколом рук своих фрейлин.

— Дагнарус! Ты... в этом уверен?.. Ты только посмотри на него.

Она махнула рукой в сторону Гарета и отвела глаза.

— Он останется, мама, — сказал Дагнарус. — Я так хочу.

И сейчас, и всегда ему было достаточно сказать матери лишь это: «Я так хочу».

Королева позволила Гарету поцеловать ей руку, но только так, чтобы его меченая щека не коснулась ее кожи. Мать Гарета, просияв, предложила скрыть пятно под слоем пудры. Королеву заинтересовало это предложение, и несчастный мальчишка не без ужаса подумал, что ему предстоит еще и такая пытка, однако Дагнарус пришел ему на выручку.

— Отметина появилась на его лице по воле богов, — с полнейшим простодушием заявил принц. — Ты ведь не захочешь оскорбить богов, выказав такое неуважение к их воле, правда, мама?

Ресницы королевы вздрогнули. Как и большинство современно мыслящих жителей Виннингэля, королева Эмилия не особо верила в богов, находящихся в неведомой дали. И она, и многие придворные считали, что Почтенные Маги намного ближе; они способны проявить свою силу, которую человек может видеть и которой может пользоваться. Поэтому люди предпочитали обращаться за помощью к магам и магии, а не к богам. Исключение составлял король Тамарос. Будучи человеком набожным, он стойко держался веры и, судя по всему, боги вознаграждали его за это. Тамарос — а через него и весь Виннингэль — непостижимым образом чувствовал на себе благоволение богов.