Колодец одиночества - [162]

Только одно угнетало ее — то, что Стивен отказывалась сопровождать ее, когда она ездила в Пасси; она не могла понять этого, и ей приходилось относить это на счет влияния Валери Сеймур, которая встречала когда-то тетю Мартина, та не понравилась ей, и, похоже, это было взаимно. Так смутная неприязнь, которую Валери внушала девушке, начала становиться менее смутной, и вот Стивен с удивлением и потрясением осознала, что Мэри ревнует ее к Валери Сеймур. Но это казалось таким нелепым и преждевременным, и Стивен решила, что это чувство могло быть лишь мимолетным, и оно не было настолько значительным, чтобы омрачить эти дни, заполненные Мартином. Ведь теперь, когда его зрение почти восстановилось, он говорил, что собирается осенью отправиться домой, и каждую свободную минуту, которую он мог урвать у своей тети, ему хотелось проводить вместе со Стивен и Мэри. Когда он говорил о своем отъезде, Стивен иногда казалось, что тень проходила по лицу Мэри, и сердце выдавало ее, хотя она говорила себе, что, разумеется, обе они будут скучать по Мартину. К тому же и Мэри никогда не была с ней такой верной и преданной, она так явно старалась доказать свою любовь в тысячах ее маленьких проявлений. Бывало даже, что ее манеры по контрасту казались резкими и недружелюбными по отношению к Мартину, когда она спорила с ним из-за каждой мелочи, подкрепляя свое мнение ссылками на Стивен — да, несмотря на свою вновь обретенную нежность, иногда она не бывала нежной с Мартином. И эти внезапные, непредвиденные перемены настроения оставляли у Стивен чувство неловкости и удивления, так что однажды ночью она заговорила, довольно тревожно:

— Почему ты так вела себя с Мартином сегодня вечером?

Но Мэри притворилась, что не понимает ее:

— Как я себя вела? Я вела себя, как обычно. — И, когда Стивен стала настаивать, Мэри поцеловала шрам на ее щеке: — Милая, не начинай сейчас работу, уже так поздно, и потом…

Стивен отложила работу, потом вдруг сильно прижала к себе девушку:

— Ты очень меня любишь? Скажи мне скорее, скорее! —  ее голос дрожал от чего-то, очень похожего на страх.

— Стивен, мне больно… не надо, мне больно! Ты знаешь, что я больше жизни тебя люблю.

— Ты моя жизнь… вся моя жизнь, — прошептала Стивен.

Глава пятьдесят четвертая

1

Судьба, которая теперь крепко держала их всех в своих руках, начала быстрее разыгрывать свои карты. Этим летом они отправились в Понтрезину, потому что Мэри никогда не видела Швейцарии; но графиня должна была лечиться, сначала в Виши, потом в Баньоль де л'Орн, и это позволяло Мартину присоединиться к ним. И вот Стивен впервые заметила, что с Мартином Холлэмом что-то не так.

Как он ни старался, он не мог обмануть ее, ведь этот человек был почти болезненно честным, и любой обман так был ему не к лицу, что, казалось, бросался в глаза. Но теперь бывали времена, когда он избегал ее взгляда, когда становился очень молчаливым и неловким со Стивен, как будто что-то неизбежное и злополучное вмешалось в их дружбу; более того, такого рода, что он боялся сказать ей об этом. И однажды, как ослепительная вспышка, к ней пришло озарение — дело было в Мэри.

Это ошеломило ее, как удар между глаз, так что сначала она не могла ничего видеть вокруг. Мартин, ее друг… Но что это значит? И Мэри… Такое невероятное несчастье, если это правда! Но правда ли, что Мартин Холлэм полюбил Мэри? И другая мысль, еще более невероятная — полюбила ли Мэри, в свою очередь, Мартина?

Туман постепенно рассеялся; Стивен была холодна, как сталь, ее восприятие стало острым, как кинжал, что вонзился в ее душу, впивая кровь из самой ее глубины. И она стала присматриваться. Ей казалось, она вся превратилась в слух и зрение — это было чудовищно, совершенно унизительно, и все же в ней появилось почти невыносимое мастерство, тонкость, превосходящая ее собственное понимание.

И Мартин не мог сравняться с такой Стивен. Влюбленный, он не мог прятать свои предательские глаза от ее глаз, ведь они тоже были глазами влюбленной; он не мог скрыть некоторые нотки в своем голосе, когда он говорил с Мэри. Ведь все, что он чувствовал, уже давно стало частью Стивен, как он мог надеяться скрыть это от нее? И он знал, что она раскрыла правду, а она, в свою очередь, ощущала, что он это знает, но никто из них не заговаривал — в мертвенной тишине она следила за ним, и в тишине он выдерживал ее слежку.

Это было ужасное лето для всех троих, тем ужаснее, что они были окружены красотой и великим покоем, когда вечер сходил на снега, превращая нетронутые белые вершины в сапфировые, а потом в темно-пурпурные; вывешивая невероятные крупные звезды над широкими уступами ледника Розег. Ведь их сердца были полны невысказанного страха, бурных страстей, потрясений, которые никак не шли к этому блаженному покою, к мирному, улыбающемуся довольству природы — и Мэри была потрясена не меньше. Передышка, наступившая для нее, теперь казалось жалкой и мимолетной; теперь ее разрывали противоборствующие эмоции; она была испугана и удивлена пониманием, что Мартин значит для нее больше, чем друг, но меньше, о, конечно же, намного меньше, чем Стивен. Страсть к этой женщине запылала в ней, как огненное кольцо, ограждая ее от любви к этому мужчине; ведь не меньше, чем тайна самой девственности, велика власть того, кто разрушил ее, и эта власть все еще принадлежала Стивен.