Колодец - [2]

Сел я на сырую траву у Колодца и всплакнул напоследок. Так уж не хотелось от светлого солнышка в пасть черную лезть! Ну вот было бы, куда идти, хоть какая бы надежда была, ни за что бы не полез. Ну, раз нет, так нет. Утерся я, клинышек вбил в закраину, веревку закрепил, ноги через край перекинул - и таким меня холодом обдало - чуть наутек не кинулся. Только куда ж бежать? К кому? И полез я вниз.

А страшно-то как! Колодец, он внутри весь каменный, а камень будто литой, без трещинки единой. А небушко-то вверх уходит, маленькое стало, круглое, синее-пресинее, ровно чем дальше, тем краше. А стены вовсе почернели, гладкие, соскользни - не удержишься, в черную воду полетишь, а она, вода, все ближе, страшная вода, злая, накроет - не выпустит. И тут не увидел, почуял я - дыра в стенке обозначилась. Невелика дыра, только пролезть. Вот вишу я, на веревке качаюсь: сверху небушко родимое, вся жизнь моя нерадостная, под ногами вода злая, а рядом дыра эта, а там то, что смерти страшней, от чего бабка меня остерегала. И вперед нет ходу, и возврату нет, и руки онемели, еле держусь.

Вздохнул я и полез в дыру.

Сперва узко было, только ползти, потом, чую, раздалось. Стал на колени, руками поводил - нет стен. Поднялся и тут только верх нащупал, еле-еле рука достала. А темень непроглядная и ветерок теплый вроде навстречу тянет.

Ну, тут я не то что осмелел - просто надо - так надо! - вынул из сумки гнилушечку - я их загодя в лесу набрал - и дальше пошел. Свет малый, а все не так страшно, и ход обозначился. Ход круглый, раскинутыми руками в обе стороны еле достать, а пол ровный, и идти легко. И стены, как в Колодце, - из цельного камня, гладкие-гладкие.

Шел-шел, уже и притомился, и тут, чую, худо мне. Сперва мурашки по спине пошли, а потом и вовсе уши позакладывало, ровно я в омут нырнул. Обернулся - и ноги к земле приросли.

Тянется что-то из темноты, длинное такое, страшное. Я со страху двинуться не могу, а оно все ближе, быстро так, тихо, - прямо сон худой! Серое такое, безголовое, сверху блестит, а впереди два крюка огромадных торчат. Подбежало - а я ни рукой, ни ногой! - и подниматься стало. Растет надо мной и растет, крюками в потолок вцепилось; брюхо белесое, мятое и ноги обозначились. Много ног - конца ему нет. И тут из брюха, из складки какой-то, вдруг рука вылезла. Ну, не совсем рука, а так, вроде, - не до того мне было, потому как вижу: блестит в ней что-то. И сам уж не знаю с чего, а только понял я, что это конец мне пришел. Подкосились у меня ноги, как стоял так и сел, и глаза со страху закрыл. Сижу и даже как-то не очень страшно, просто жду, когда оно меня убивать станет. Вдруг чую: схватило меня что-то холодное за плечи, вверх потянуло. Открыл глаза, а это оно меня поднимает. Ну встал. Ноги не держат, трясет всего, а молчу. "Что кричать? - думаю. - Сам полез, сам и получай".

Тут оно меня дернуло, на спину закинуло и дальше понеслось. А я ни обрадоваться не успел, ни испугаться. Накрыло меня черным, а как опамятовался, то лежал я на камне, и никого вокруг меня не было.

Лежу, шелохнуться боюсь, сердце в горле мотается. "Хоть бы не вернулось, - думаю, а сам знаю: воротится, не зря оно меня сюда приволокло. И вот диво: боюсь, а хочу, чтоб воротилось! Нет, - думаю, тогда оно меня помиловало, и теперь не обидит!"

С тем и заснул, а проснулся оттого, что уши заболели. Тьма - глаз выколи, ничего не слыхать, а чую - рядом оно. И опять до того мне страшно стало, даже про ножик я свой вспомнил, что в сумке. Ну, тут застыдился, даже страх малость прошел - как так: с ножом на живое? Я и от стада-то одним голосом зверей отгонял, есть у меня такой дар, что живое меня слушается. Я через то и в пастухи пошел.

Пошарил по себе, сумку нашел - на месте она, родимая. И гнилушечки мои тут - как сумку открыл, так и засветились. Вынул одну, огляделся. Стен не видать, крыши тоже, а знать, невысоко она, потому как чудище торчком стоит - за верх цепляется. Стоит и глядит на меня, глаз у него нет, а глядит. Ну до того тошно! Будь глаза, я бы хоть что-то понял, а тут никак не угадаешь чего ему от меня надо! И еще почудилось мне, что другое оно, не то, что меня сюда притащило. Вроде и такое же, а другое.

Тут я и стал ему говорить, в голос, чтоб себя слышать - так у меня лучше выходит, - какое оно большое, а я, мол, маленький, несмышленый. Что в Колодец я заради интересу залез, только чтоб глянуть. А коль нельзя, то пусть не гневаются, не знал ведь я.

Говорю и чую: не слышит оно меня. Ну хуже деревенских - голоса и то и не слышит! И хоть бы само что молвило - стоит и глядит!

Постояло так, опустилось и пропало, только брякнуло за ним. Заперли! Ну что делать?

Встал и давай осматриваться. Домок-то ни мал, ни велик: шагов десять в длину, семь в ширину, вроде как яйцо. Стены все в штуках каких-то чудных: кои блестят, кои черные, а кои навроде камушков прозрачных, что в Ленивом ручье попадаются. Хотел тронуть, да не насмелился: еще прогневаю их. Верх и впрямь невысок - на цыпочки встать, так дотянешься, и дырчатый весь. Это - чтоб крюками за него цепляться сподручней. И ни дверцы, ни окошечка, ни просвета малого, а дышать легко, только дух какой-то чужой, жуткий.