Колодцы ада - [69]

Я уже собрался плыть на другую сторону пещеры, чтобы посмотреть, есть ли там площадка, когда знакомый голос позвал:

— Мейсон! Это ты? Мейсон.

Я обернулся к ужасному пляжу, где в крови возлежал Чулт. Каким— то образом личинка исчезла, и там кроме камня ничего не было.

— Мейсон! — позвал голос, и я понял, что это Рета. Но какого черта делала Рета в этой богом проклятой пещере? В последний раз я ее видел на пути в нью-милфордскую больницу с растянутой лодыжкой. И все же

— это была она. Она стояла у края воды в своем белом лабораторном халате. Она махала рукой. Не возникало и тени сомнения, что это она. Я, задыхаясь, позвал: — Рета! — и поплыл к пляжу. Рета встряхнула светлыми волосами и начала расстегивать халат. Я был теперь в пятнадцати метрах от нее и видел, как она улыбается мне. В промежутках между гребками я прокричал:

— Как ты — забралась — сюда? Здесь что — есть выход?

Она не ответила. Вместо этого она сняла халат, и на ней оказалось ярко-красное нижнее белье. Красный полулифчик, открывавший большие соски. Красный пояс с подвязками, держащий прозрачные красные чулки. И красные трусики, которые едва прикрывали ее.

Я проплыл последние метры с усилием. Наконец мои ноги коснулись земли, и я бросился к Рете, как капитан Уэбб после удачного преодоления Ла-Манша. Я прокашлялся, выплюнув воду и протянул к ней руки.

Она расстегнула лифчик, и ее грудь свободно заколыхалась. Отстегнув подвязки, она скатала чулки. Затем повернулась и кокетливо пошла от меня по неровной каменной поверхности, подрагивая белыми голыми ягодицами, между которыми проходила тонкая красная полоска эластичных трусиков.

— Ты хочешь меня? — спросила она меня через плечо.

Я остановился. Хотел ли я ее? Конечно, хотел. Но какого черта она здесь делала? Она не могла быть здесь. Это не могла быть Рета. Но если не Рета, то что это? Или кто?

— Ты идешь? — позвала Рета. — Давай же, любимый, мы можем лечь здесь и делать все, о чем ты когда-либо мечтал.

Я оставался на месте. Теперь я испугался. Продрог, трясся и испугался. Куда делась черная личинка? Где кровь и потроха?

Я твердо сказал:

— Ты не Рета. Ты не можешь быть Ретой. — Она заколебалась. Она уставилась на меня, и в первый раз я увидел, что ее глаза — не глаза Реты. Они были темными, змеиными, злобными. Они наблюдали за мной из-за лица Реты, как из-за маски.

Она открыла рот, но вместо того, чтобы говорить, извергла поток черной одутловатой морщинистой плоти. Сначала я подумал, ее рвет, но затем черная плоть выросла до размеров человека, и росла, пока не разрослась до размеров личинки, кормившейся на берегу. Образ Реты был полностью поглощен, и я столкнулся лицом к «лицу» с Чултом в его обычном ужасном и гротескном виде, с похожими на ножницы жвалами и глазами тусклыми и невыразительными, как у насекомого. Я отступил от этих ужасных челюстей и поскользнулся на ошметках человеческого мяса.

Голос прошептал:

— Я сталкивался раньше с вашим родом. С людьми, кто пытался перечить мне. Люди, которые наивно и глупо думали, что могут помешать мне занять мое по праву место в этом мире. Ваша слабость не достойна презрения. Ваши грехи так незначительны, что вас трудно соблазнить даже смертью, подобающей человеку.

Я продолжал отступать. Может, это не помогло бы мне, но я не собирался оставаться там для украшения личного пляжа Чулта. Я сказал:

— Ты был побежден раньше. Ты будешь побежден вновь.

— Не буду, пока есть глупость, ревность и животная похоть. Я величайший из богов далеких Гиад, помни это, и пока люди молятся злу, я буду жить и править, даже когда сплю в колодцах и пещерах и жду дней Атлантиды.

— Атлантида не поднимется.

Личинка двинулась ко мне. Может, это было мое воображение, но я видел мельком знакомые лица на его насекомоподобной физиономии. Я видел Дэна, Картера, Джимми Бодина. Я видел Элисон, но это была Элисон, которую я узнал с трудом, со ртом, растянутым в дикой гримасе и глазами красными, как будто наполненными кровью. Я видел Рету, улыбающуюся с вульгарной похотливостью. Я видел отца, мать, лица людей, давно забытых или умерших. Я видел себя в моменты слабости, боли или раскаянья.

— Атлантида не восстанет, — прошептал голос. — Но царство Квита — да. Я чувствую вокруг себя мир после веков заточения. Очень хорошо чувствую. Он лелеял мое наследство. Он лелеял похоть, обман и жестокость. Это орудия, с помощью которых я правил, и сейчас, когда я опять начинаю править, они в хорошем состоянии. Только на этот раз мир будет сравним с самой темной ночью, где боль и удовольствие будут единственными маяками на адском горизонте.

Я входил обратно в воду, которая уже дошла мне до колен. Вода была ледяной, и я чертовски хорошо знал, что долго в воде не протяну. А шансов смыться через подводный туннель не было.

Через пещеру прокатилась громовая вибрация, и на моих глазах личинка скаталась и стянулась, как черный парашют, который сложили, и передо мной предстал высокий рогатый человек, одетый в длинный и волнистый черный плащ. У него были высокие скулы, раскосые глаза и кожа цвета пергамента.

— Я морское создание, — прошептал он. — Но это обличье, в котором я всегда шествовал по миру, в древние времена, когда тьма была законом и свет не мог проникнуть в пустыни, болота и странные города, где жили люди и полулюди. Это лицо и тело запечатлено в вашей культуре как объект ненависти и поклонения, и они опять пойдут по миру, оставляя раздвоенный след копыта на тропе ночи. Этот образ называли Сатаной, хотя никогда не знали, что это одно из моих тел в прошедшей вечности, когда я был гордым и злым Агнаргом в мире столь удаленном, что ваш народ никогда не знал его. Во имя Агнарга ваш народ совершал неописуемые грехи, возносил исковерканные молитвы, воздвигал извращенные и перевернутые символы величайших религий. Но это ничто по сравнению с тем, что будет делать Сатана сейчас.