Колода без туза - [15]

— Ну снимемся, Нинон, умоляю, — канючил Алмазов, прижимая к груди пухлые ладони. — Ну снизойдите!

— Надоели, Алмазов, — тоскливо сказала Нина. — Сколько можно повторять…

Алмазов шумно, по-коровьи вздохнул, в глазах его отражались обожание и безнадежность.

— Спокойно, гражданин! Откройте глаза, не бойтесь, сейчас кинарейка вылетить! — бойко скомандовал фотограф небритому дяде. — Спокойно, снимаю!

Клиент испуганно выпучил глаза и широко открыл рот.

— А рот-то зачем? — с досадой всплеснул руками «пушкарь». — Ну, до чего же вы, гражданин, непонятливые… Рот закройте!

Дядя тупо смотрел на фотографа и не мог взять в толк, чего тот добивается от него. Подошли Важин и Дроздов.

— Здравствуйте, красавица, — почтительно улыбнулся Важин Нине.

— С добрым утром, — сдержанно сказал Дроздов и учтиво поклонился Нине и Алмазову.

— Готово, — сообщил «пушкарь» опостылевшему клиенту и бесцеремонно приказал: — Вылазьте из пейзажа, гражданин.

Измученный «джигит», отдуваясь, выбрался из-за клеенки и с облегчением стал утирать пот с лица.

— Вот уговариваю Нину Петровну сняться, а она никак, — с долей кокетства пожаловался Алмазов Дроздову.

— Разве только всем вместе?.. — Нина неуверенно взглянула на Дроздова.

— Ну нет, пожалуйста, без меня, — решительно попросил Дроздов.

— Что так? — удивилась его категоричности Нина.

— Нет ничего мертвее фотографий, — поморщился Дроздов. — Сегодня снялся, а завтра ты уже другой, и не лучше, а хуже. Простите.

— Да брось ты, снимемся все вместе на память! — с опозданием оживился Важин. Его неожиданно зажгла идея группового портрета.

Чуткий фотограф, чья профессия сделала его психологом, внимательно прислушивался к разговору. Решив, что благоприятная ситуация назрела, он резво снял с забора клеенку с джигитом и конем, тут же заменил ее новым «задником» — грубо намалеванным на рядне ядовито-зеленым броневиком с колесами разной величины и кривой башней, торжественно увенчанным развевающимся алым стягом. Резво проделав эту операцию, «пушкарь» выжидательно уставился на разговаривавших, однако не услышал ничего утешительного.

— Я тебя, товарищ Важин, и так не забуду, — улыбнулся Дроздов. — А снимался в последний раз, когда первую гимназическую форму сшили. И то родители заставили.

— Эх, Алексей, скучный ты человек, — разочарованно протянул Важин и укоризненно покачал головой. — Сниматься не хочешь, новоселье зажал…

— Почему зажал? — удивился Дроздов. — Хоть сегодня! Вечером прошу всех ко мне.

— Благодарствуйте, Алексей Евгеньевич, — заулыбался Алмазов, округло потирая пухлые ручки. — А пока — в клуб, порепетируем. Нина Петровна говорит — вы согласны?

Дроздов сразу поскучнел, неопределенно пожал плечами.

— Завтра порепетируем, — решительно отмахнулась от Алмазова Нина и попросила Дроздова: — Пожалуйста, проводите меня.

На прощанье она небрежно кивнула Алмазову и Важину.

— До вечера, — с облегчением простился с ними Дроздов.

Неунывающий «пушкарь», завидев нерешительно бредущего по базару молодого краснощекого крестьянина в овчинном полушубке и картузе с лаковым козырьком, мгновенно заменил броневик испытанным безликим горцем и радостно протянул руки навстречу потенциальной новой жертве:

— Прошу, молодой человек, специально для вас — героическая сцена из кавказской жизни!

Крестьянин остановился и, с сомнением глядя на клеенку с жутковатой фигурой без лица, нерешительно почесал в затылке.

— Не сомневайтесь, вьюнош, перед такой карточкой ни одна невеста не устоит! — наддал фотограф.

Аргумент оказался решающим. Крестьянин вздохнул, покорно скинул шубу, снял картуз и, тяжело сопя, молча полез за размалеванную клеенку. Миг — и его испуганное лицо возникло в дыре под папахой джигита.

Нина и Дроздов между тем медленно пробирались сквозь густую толпу к выходу с базара.

— А ну, королева, судьбу узнай! — предложил Нине веселый одноногий инвалид в надвинутой по самые брови мохнатой маньчжурской папахе и залатанной солдатской шинели. На фанерном ящике, с помощью ремня укрепленном на его плече, тоскливо зябла морская свинка. — Узнай, сероглазая, не робей!

Дроздов протянул инвалиду монету. Инвалид ткнул зверька носом в ящик, и тот резво вытянул сложенную вчетверо замусоленную бумажку. Одноногий осторожно вынул бумажку изо рта свинки и с улыбкой передал Нине. Нина развернула бумажку, прочитала вслух:

— «Не пройди мимо своего счастья!»

Рекомендация была универсальной и потому беспроигрышной. Нина рассмеялась:

— Я и не прошла. «Лодочки» у цыгана за полцены купила.

Дроздов улыбнулся, кивнул инвалиду и повел Нину дальше, к выходу с базара. Алмазов с тоской смотрел им вслед.

— Остынь, Алмазов, — неприязненно сказал ему Важин. — Не по себе дерево рубишь.

— Товаришшок, огоньку не найдется? — искательно обратился к Алмазову сухопарый остроносый шатен с незажженной папиросой в руке.

Алмазов, не сводя глаз с Нины, машинально нашарил в кармане блузы коробок со спичками и, не глядя, передал его Остроносому. Тот закурил и, поблагодарив кивком, протянул спички Алмазову.

— Возьмите, у меня есть, — рассеянно отмахнулся Алмазов.

— Благодарю. — Остроносый положил коробок в карман и исчез.