Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е - [12]
Пустил пузырь изо рта от радости, да и рубашонку замочил.
— Гу-гу… Гу-гу…
Потом сорвал с себя мокрую рубашку и, как был, голышом, на улицу. Идет богатырь, три метра росту. «Гу-гу» говорит, «уа» поет… Кого зацепит — подкинет вверх, поймает, потом опять подкинет, да уж не поймает — чмяк об асфальт. Подломает его и давай нового хватать. Развлекается, как может.
На улице, конечно, паника возникла. Милиционер подбежал, за кобуру хватается:
— Этто что такое? Что за беспорядок?
А Венька-то, не будь дураком, — бежать. Дал от милиции деру. Постовой кричит:
— Сто-ой!
Потом свистеть начал. Свистит, но не стреляет: ребенок, как-никак. Гуманность надо проявлять, а то накажут за отсутствие. Видит милиционер: не догнать ему Веньку. Тогда он для острастки: шарах, шарах! В воздух, конечно, по инструкции.
Венька выстрелов испугался, как припустит — только пятки босые засверкали. Споткнулся о тумбу, упал, заплакал от обиды. Так заревел, что на другом конце города слышно стало. Ребенок ведь, несмышленыш, глаза на мокром месте.
Потом поднялся, тумбой в окна запустил и опять бежать. Только его и видели… Совсем исчез. С концами.
…Вот что про нашего Веньку люди говорят!
— Алло!
— Чепэ!
— В чем дело?
— Чепэ!
— В чем чепэ?
— Товарищ майор, чепэ! Это постовой Морщинкин говорит, товарищ майор. Чепэ! Чепэ случилось. Потому и к вам звоню, что случилось чепэ.
— Доложите, — сухо сказал встревоженный майор.
— Иду я по своему участку, слышу: шумят. Подхожу поближе: батюшки! Стоит верзила, ростом метра три, а может, и поболее. По виду — сущий младенец. Нагишом стоит. Поет непонятное «уа, уа». Я думаю: непорядок, не положено голышом. А он тут и безобразничать начал, граждан хватать стал. Схватит и подкинет, схватит и подкинет. Надоест хватать да подкидывать — шмяк об асфальт. А потом следующего: схватит и подкинет, схватит и подкинет, и снова — шмяк! Очередного гражданина — схватит и подкинет, схватит и подкинет…
— Далее! — бросил майор.
— Засвистел я: ведь схваченные граждане, которых — шмяк, стонут. Телесные повреждения. Я свистеть, хулиган испугался, удирать стал. Думаю: врешь — не уйдешь, раньше думать надо было. Два предупредительных выстрела в воздух дал. А он — деру. Я за ним, так разве его, долговязого, да голышом, догонишь? Свернул в переулок — и был таков.
— Далее, — снова сказал майор.
— Дворников трясу. Расспрашиваю: куда голый делся? «Не видывали, говорят, — лежит у дома № 25 по улице Плеханова пьяный, так он тут битый час лежит, весь обмочился. А все остальные — в норме, одетые и не безобразят».
Подошел я к пьяному. Весь обмоченный… Но одетый. И ростом не вышел. Забрал на всякий случай в отделение, сдал дежурному. А тот, трехметровый, пропал. Совсем пропал. Вот такое чепэ, товарищ майор!
— Положение сложное, — сказал майор милиции Наганов задумчиво. — Положение сложное…
И чтобы уяснить это получше, повторил еще раз:
— Положение сложное.
А потом добавил:
— Сложное положение.
Чудо-младенец заварил такую кашку, что весь райотдел милиции не мог расхлебать ее, как ни бился. А биться было над чем.
Во-первых, медсестра Самосудова Любовь Андреевна, профорг родильного дома № 7, была зверски убита, с расчленением.
Во-вторых, медсестре того же родильного дома, Франкельштерн У. Ю. (в девичестве Финкельштейн) нанесена тяжелая травма, претендующая на производственную. Муж ее, Симон Хаимович, еврей, подал в суд на «взыскание с родильного дома № 7 пятисот (500) рублей на предмет лечения, кормления и ухода за поврежденной на производстве вышеупомянутого родильного дома его супруги, Франкельштерн У. Ю.»
Аналогичную цедулю о взыскании денег Франкельштерн С. X. подал в Академию наук СССР и в Академию медицинских наук — АМН, организацию, вызывавшую у майора, впрочем, как и у его милицейских коллег, легкий суеверный ужас. Сама же поврежденная Франкельштерн — Финкельштейн хлопотала о пенсии по инвалидности, всячески демонстрируя свои производственные травмы.
В-третьих, у граждан, которых подбрасывал и ловил расшалившийся младенец-богатырь, было сломано ног — пять, рук — три.
В-четвертых, узнав о пропаже Веньки, Наганову позвонил профессор Цыцин из АМН и ни в коем случае просил не наносить телесных повреждений чудо-ребенку, ибо он — единственный и уникальный русский младенец-богатырь.
Наганов понимал это и сам: нельзя обижать невинного младенца, даже одной слезинки его жаль. Но самым сложным было:
В-пятых: младенец как в воду канул. Исчез!
Младенец исчез — как сквозь землю провалился. Все попытки найти его были безрезультатны. Несколько раз, казалось бы, найдены люди, видевшие чудо-Веньку. Но при строгом опросе оказывалось, что сами они не видели, а вот дядя сослуживца так подробно рассказывал…
Такой род сведений майор Наганов называл «о. т. с.» — и расшифровывал: «одна тетка сказала». Выражение это майор придумал не сам, а позаимствовал из газеты «Совесть», критиковавшей сплетников. И каких только диких, чудовищных, нелепых, странных, клеветнических слухов не пришлось услышать розовым милицейским ушам!
В трамваях судачили о том, что близ Казанского собора «вчера, в воскресенье, видела я: голый ребеночек, ростом чуть пониже самого собора, идет и песню напевает „Далеко-далеко“».
«Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь», — написал автор в 1960 году, а в 1996 году осознал, что эта книга уже написана, и она сложилась в «Империю в четырех измерениях». Каждое «измерение» — самостоятельная книга, но вместе они — цепь из двенадцати звеньев (по три текста в каждом томе). Связаны они не только автором, но временем и местом: «Первое измерение» это 1960-е годы, «Второе» — 1970-е, «Третье» — 1980-е, «Четвертое» — 1990-е.Первое измерение — «Аптекарский остров» дань малой родине писателя, Аптекарскому острову в Петербурге, именно отсюда он отсчитывает свои первые воспоминания, от первой блокадной зимы.«Аптекарский остров» — это одноименный цикл рассказов; «Дачная местность (Дубль)» — сложное целое: текст и рефлексия по поводу его написания; роман «Улетающий Монахов», герой которого проходит всю «эпопею мужских сезонов» — от мальчика до мужа.
Роман «Пушкинский дом» критики называют «эпохальной книгой», классикой русской литературы XX века. Законченный в 1971-м, он впервые увидел свет лишь в 1978-м — да и то не на родине писателя, а в США.А к российскому читателю впервые пришел только в 1989 году. И сразу стал культовой книгой целого поколения.
В «Нулевой том» вошли ранние, первые произведения Андрея Битова: повести «Одна страна» и «Путешествие к другу детства», рассказы (от коротких, времен Литературного объединения Ленинградского горного института, что посещал автор, до первого самостоятельного сборника), первый роман «Он – это я» и первые стихи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман Андрея Битова состоит из нескольких глав, каждая из которых может быть прочитана как отдельное произведение. Эти тексты написал неизвестный иностранный автор Э. Тайрд-Боффин о еще менее известном авторе Урбино Ваноски, а Битов, воспроизводя по памяти давно потерянную книгу, просто «перевел ее как переводную картинку».Сам Битов считает: «Читатель волен отдать предпочтение тому или иному рассказу, но если он осилит все подряд и расслышит эхо, распространяющееся от предыдущему к следующему и от каждого к каждому, то он обнаружит и источник его, то есть прочтет и сам роман, а не набор историй».
В книгу включены повести разных лет, связанные размышлениями о роли человека в круге бытия, о постижении смысла жизни, творчества, самого себя.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.
Вторая книга из трех под общим названием «Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период)», посвященных 1960–1980-м годам XX века. Освобождение от «ценностей» советского общества формировало особую авторскую позицию: обращение к ценностям, репрессированным официальной культурой и в нравственной, и в эстетической сферах. В уникальных для литературы 1970-х гг. текстах отражен художественный опыт выживания в пустоте.Автор концепции издания — Б. И. Иванов.
Последняя книга из трех под общим названием «Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период)». Произведения, составляющие сборник, были написаны и напечатаны в сам- и тамиздате еще до перестройки, упреждая поток разоблачительной публицистики конца 1980-х. Их герои воспринимают проблемы бытия не сквозь призму идеологических предписаний, а в достоверности личного эмоционального опыта.Автор концепции издания — Б. И. Иванов.