Коллекция - [38]

— Не шути с такими вещами, деточка, — Софья Семеновна погрозила ей дымящейся сигаретой. — Дурное притянешь.

— То есть, пока еще ничего дурного не было?

— А я почем знаю? — Софья Семеновна пожала плечами и устремила взгляд куда-то в глубь двора, явно утратив к ним всякий интерес. Стас потянул Киру за руку.

— Пошли. А то сегодня так никуда и не уедем.

Но пока они дошли до остановки, им пришлось произнести еще не менее десятка утренних приветствий. Навстречу, то ли случайно, то ли нарочно, попались практически все вчерашние обитатели двора — кто-то спешил домой, кто-то из дома, кто-то просто прогуливался. Так или иначе, все успели бросить на их лица цепкие любопытствующие взгляды и не меньше половины поинтересовались, как им спалось на новом месте — с таким хозяйским гостеприимством, словно квартира была их собственностью, любезно предоставленной Кире и Стасу. В глазах некоторых читалось недоумение, в глазах других — удивление, кое-кто же смотрел и с неким загадочным пониманием, которое отчего-то казалось хуже всего.

— Они все-таки наблюдали за нашими окнами, — чуть хрипловато произнесла Кира. — Они знали, что мы собираемся выходить. Стас, что происходит?

— Не знаю. Может, у них тут такой обычай посвящать в соседи. Или какое-нибудь тайное общество.

— Стас, я серьезно!

— А если серьезно, то, по-моему, Кира, это просто суетливое утро. И все друг друга знают. Теперь и нас знают тоже. Привыкай.

Последним им встретился «майор» — прихрамывая и опираясь на трость, он шел со стороны моря, и Кира внутренне уже приготовилась к очередному вопросу и изучающему взгляду, но тот, обратив в их сторону темные очки, блеснувшие на восходящем солнце, лишь коротко бросил: «Доброе» — и прошел мимо, не оглядываясь и стуча тростью по выщербленному асфальту. Кира удивленно вскинула брови. Это был единственный человек, которому, казалось, совершенно наплевать на то, что творилось с квартирой и наследниками Веры Леонидовны, и, как ни странно, это равнодушие задело ее больше, чем все любопытство остальных вместе взятое. Она оглянулась на уходящего человека. Сейчас он выглядел гораздо менее величественно, чем вчера, когда сидел за столом, раздумывая над очередным шахматным ходом, и казался гораздо старше. Его раскачивающаяся фигура была какой-то поникшей, надломленной, голова ушла в сгорбленные плечи, мешковатый плащ сидел на нем нелепо и, несмотря на то, что был почти что новым, казался таким же старым, как и его владелец. Кире не было жаль майора, она совершенно не знала этого человека, но смотреть на него отчего-то было странно горько и даже обидно.

Рухнувший всадник, сломленный бурей, где конь твой, где меч твой, где годы лихие, где друг неподкупный, где вера, где удаль, где ветры дороги, владычица сердца и замок фамильный… где ты растерял их, кто отнял, кто предал — один ты остался — лишь старость с тобою…

Вздохнув и отогнав неожиданно нахлынувшую печаль, Кира заметила, что приотстала от быстро и уверенно шагавшего Стаса, и заспешила следом, и странный, соткавшийся в голове образ побежденного рыцаря постепенно истаивал, и когда она забралась в урчащий «топик», исчез бесследно.

* * *

Когда встречаются двое близких людей, очень давно не видевших друг друга, это чаще всего сопровождается бурным проявлением эмоций. Но в данном случае даже определение «бурные» очень и очень слабо характеризовало те звуки, которые выслушал ошеломленный патриархальный дворик поздним воскресным вечером. С таким же успехом можно попытаться описать истошный вопль защемленной дверью кошки фразой «где-то громко мяукнули» — это тоже совершенно не передаст истинной звуковой ткани состоявшейся встречи. Ибо две относительно хрупкие и казавшиеся довольно безобидными девушки стискивали друг друга в приветственных объятиях с такими громкими и своеобразными проявлениями восторга, что, если закрыть глаза, то казалось, под высокими акациями львиный прайд сцепился со стаей гиен за право обладания свежей тушей антилопы-гну. Это было бы еще ближе к истине, если б гиены и львы обладали способностью внятно ругаться. На лице молчаливо стоявшего неподалеку молодого человека явственно читалось недовольство, смешанное с мучительным осознаванием окружающей действительности. В темноте двора с испуганным любопытством поблескивали глаза невзначай припозднившихся на скамейке старушек.

— … гнусное, недостойное создание! Наконец-то ты решила показать здесь свой обезображенный морщинистыми провалами блин, который люди называют лицом! Два года!.. или три… Мне уже перестали сниться кошмары, я несколько месяцев не была у психиатра, и тут являешься ты и перекашиваешь мое чудное пасторальное существование…

— Умолкни, вислозадая! Хоть весело и чудно слушать твой ненавязчивый бред, все же постарайся вести себя, как цивилизованная особь, а не как престарелая шимпанзе. Ты должна преисполниться счастьем и пасть ниц, а не обстреливать меня прокисшим содержимым своей черепной коробки! Так что перестань вопить, как насаженная на кол чайка. Мы только что с вокзала, у наших рабов сегодня выходной, и все вещи пришлось тащить самим, так что мы очень устали…