Колесо Фортуны - [170]
Только никакого барина там не оказалось — я сбегала, посмотрела. Видно, ей после того разговора просто померещилось…
— Привидение, — лукаво подсказал Толя.
Кологойда предостерегающе поднял ладонь в сторону Толи.
— А потом?
— Потом она про это не хотела даже говорить и ужасно сердилась.
— А что, если… — сказал Федор Михайлович, — что, если ей не померещилось, и увидела она не привидение, а Ганыку?
— Откуда тут может взяться Ганыка? — сказал Аверьян Гаврилович.
— Из Соединенных Штатов. Выяснилось, что американский турист мистер Ган — это Ганыка, сын последнего помещика.
— Неужели?!
— Дядя Федя его разоблачил! — сказал Антон. — Разговаривал, разговаривал, а потом — р-раз! — и припер к стенке. Тот признался. Даже руки кверху поднимал…
— Интересная получается карусель! — сказал Кологойда. — Выходит, товарищ директор, барин может оказаться и в колхозе?.. Раз такое дело, давайте, ребята, припомните, какие у того барина были контакты с Лукьянихой?
— Никаких контактов не было! — твердо сказал Сашко. — Я бы знал.
— Были! — закричала вдруг Юка. — Мне же Галка сегодня утром рассказала!.. Она их вместе видела!
Только когда началась эта история с Ганом-Ганыкой, у меня все из головы вылетело…
— Какая Галка? — спросил Кологойда.
— Нашей хозяйки дочка, Галка Удод.
— А ну, давай сюда ту Галку! Только быстро!
Если во дворе и поблизости никого не было, Галка на кур и теленка кричала толстым, грубым голосом, какой бывает только у пропойц: "Куды? От шоб тоби повылазыло!.. А шоб вы повыздыхалы!.." На самом деле пропойного баса у нее не было, она была очень застенчивой девочкой, с людьми знакомыми разговаривала мягко и так тихо, будто не говорила, а шелестела, при незнакомых замолкала вовсе и заливалась краской от одного взгляда на нее.
На призыв Юки Галка подбежала, но, узнав, что ее требуют в сельсовет, вспыхнула и уперлась точь-в-точь как "дурне теля", на которого она орала у себя во дворе.
— Та я не пиду! Не хочу! Та шо я там не бачыла?
— Да иди же, тебе говорят! — рассердилась Юка и за руку втащила ее в кабинет. Увидев, кроме Кологойды, незнакомых мужчин, Галка потупилась и замолчала.
— Так ты, значит, и есть Галя Удод? — сказал Кологойда. — Ну, здорово!
Глядя в окно, Галя пошевелила губами.
— Что ж ты стала, понимаешь, за километр, да еще и шепчешь. Подойди ближе.
Галка не тронулась с места. Тогда Юка уперлась руками ей в спину и заставила сделать несколько шагов вперед. На висках у Галки выступили капли пота, а на глазах слезы.
— Ну вот, еще реветь вздумала!..
Галка отвернулась к окну и заморгала, прогоняя слезы.
— Что мы тебя, съедим, что ли? Вот же сидят ребята, ничего не боятся. А ты чего боишься?
— Я стыдаюсь, — прошелестела Галка окну.
— Да чего тебе стесняться? Ты только расскажи нам, что видела, и иди себе до дому… Вот Юка говорит, ты видела, как американец разговаривал с Лукьянихой.
Видела?
— А-ага, — кивнула окну Галка.
— Вот и расскажи, как все было.
— Я вранци пишла до лесу… Шоб лысычок набпаты… А там идет той дядька, американец…
— Подожди, когда это было?
— Та ще в субботу.
— Почему же ты раньше никому не рассказала?
Галка безмолвствовала.
— Так. А что было дальше?
— Я як побачыла, то и сховалась… За колоду… Там колода така велыка лежыть…
— А почему ты спряталась?
— Злякалась…
— Чего испугалась?
Галка сначала пошептала окну, потом еле слышно прошелестела:
— Вин дывыться…
— Так что? Все люди смотрят.
Ответа не последовало.
— Ну ладно. Так ты, значит, спряталась, а все-таки подсматривала?
— Бо як бы вин до мэнэ, то я б побйгла…
— Ага! А он к тебе не пошел?
— Не… Бо тут як раз Лукьяныха… Бона теж лысычки збырала… А вин став и дывыться… А вона як побачыла, так упала на колина и руки до нього простягае, наче молыться… А вин шось довго, сердыто так говорыв…
А вона все молылась… А вин знову говорыв и говорыв.
А тоди шось достав и дав ей… И знову шось довго говорыв… А тоди вона пишла, така малэнька та согнута…
И вин пишов… А тоди я побйгла до дому…
— А все-таки почему ты только сегодня рассказала обо всем?
— В чем дело? Что случилось?
"Волга" подкатила к сельсовету бесшумно, появление Ивана Опанасовича и переводчика было полной неожиданностью. Всю дорогу Иван Опанасович находился в прекрасном расположении — переводчик выздоровел, едет за мистером Ганом, и все, слава богу, обошлось благополучно. Он сказал переводчику, что позвонил в Ганыши, чтобы предупредили председателя колхоза Голованя.
Встретили того цистера по-хорошему, надо и проводить по-хорошему, по закону гостеприимства — пускай помнит.
Пообедаем, опрокинем стопаря на дорожку и — привет!..
Едва он увидел в кабинете участкового и необычайное сборище, от прекрасного расположения не осталось следа.
— Много всякого случилось, товарищ голова, — сказал Кологойда. — Во-первых, как выяснил товарищ лесовод, твой мистер Ган оказался никакой не Ган, а Ганыка, сын помещика…
Иван Опанасович посерел и потерянно оглянулся на переводчика.
— Что же вы? А?
Переводчик поморщился.
— А я при чем? Мое дело — переводить… Это уже не первый такой случай: притворяются, будто их музеи, дворцы интересуют, а потом кидаются искать родственников или еще чего…
До сих пор «Сирота» и «Жесткая проба» издавались отдельно как самостоятельные повести и печатались в сокращенном, так называемом «журнальном» варианте. Между тем обе эти повести были задуманы и написаны как единое целое — роман о юных годах Алексея Горбачева, о его друзьях и недругах. Теперь этот роман издается полностью под общим первоначальным названием «Горе одному».
Повести Николая Ивановича Дубова населяют многие люди — добрые и злые, умные и глупые, веселые и хмурые, любящие свое дело и бездельники, люди, проявляющие сердечную заботу о других и думающие только о себе и своем благополучии. Они все изображены с большим мастерством и яркостью. И все же автор больше всего любит писать о людях активных, не позволяющих себе спокойно пройти мимо зла. Мужественные в жизни, верные в дружбе, принципиальные, непримиримые в борьбе с несправедливостью, с бесхозяйственным отношением к природе — таковы главные персонажи этих повестей.Кроме публикуемых в этой книге «Мальчика у моря», «Неба с овчинку» и «Огней на реке», Николай Дубов написал для детей увлекательные повести: «На краю земли», «Сирота», «Жесткая проба».
Повесть о подростке из приморского поселка, о трагедии его семьи, где отец, слабый, безвольный человек, горький пьяница, теряет зрение и становится инвалидом. Знакомство и дружба с ярким благородным взрослым человеком обогащает мальчика духовно, он потянулся к знаниям, к культуре, по чувство долга, родившееся в его душе, не позволило ему покинуть семью, оставить без опоры беспомощного отца.
Повести Николая Ивановича Дубова населяют многие люди - добрые и злые, умные и глупые, веселые и хмурые, любящие свое дело и бездельники, люди, проявляющие сердечную заботу о других и думающие только о себе и своем благополучии. Они все изображены с большим мастерством и яркостью. И все же автор больше всего любит писать о людях активных, не позволяющих себе спокойно пройти мимо зла. Мужественные в жизни, верные в дружбе, принципиальные, непримиримые в борьбе с несправедливостью, с бесхозяйственным отношением к природе - таковы главные персонажи этих повестей.
Во второй том Собрания сочинений вошел роман в 2-х книгах «Горе одному». Первая книга романа «Сирота» о трудном детстве паренька Алексея Горбачева, который потерял в Великую Отечественную войну родителей и оказался в Детском доме. Вторая книга «Жесткая проба» рассказывает о рабочей судьбе героя на большом заводе, где Алексею Горбачеву пришлось не только выдержать экзамен на мастерство, но и пройти испытание на стойкость жизненных позиций.
Кто из вас не мечтает о великих открытиях, которые могли бы удивить мир? О них мечтали и герои повести "На краю земли" - четверо друзей из далекого алтайского села.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.