Колесо Фортуны - [161]

— Однако же все кончилось благополучно!

— Для меня. Через несколько часов я пересеку границу и стану недосягаем. Недалекого подпоручика, вероятно, покарают, но не слишком, так как его неудача будет объяснена моим коварством. Ранение Зряхова окажется как нельзя более полезным ему — он рисковал жизнью и пострадал, исполняя высочайшее повеление. Такое усердие не забывается, он, конечно, будет вознагражден…

Нх судьба меня мало беспокоит. Важно, что они остались в дураках, приказ императрицы не выполнен. Это вызовет бешенство. Направленное на меня и удвоенное моим исчезновением, оно обратится против вас.

— Но ведь я ничего не знал! Оказался случайно, вот и… Я расскажу… Объясню…

— Милый юноша, кто вас станет слушать и кто вам поверит? Они застали вас рядом со мной. Как только агент императрицы направил на меня пистолет, вы его подстрелили… Я не сомневаюсь, что он был послан самой императрицей и только не посмел в том признаться.

Вы говорили мало, но все, что вы сказали, было в мою защиту и против этого человека. Я не знаю, когда прозреет подпоручик. Может быть, он довезет связанного Зряхова до Петербурга, может быть, спохватится в Острове.

Рано или поздно они ринутся обратно и, не застав меня, выместят все на вас.

— Дудки! — сказал Ганыка. — Я сбегу. Тотчас прикажу седлать и кружным путем, помимо тракту, к себе в полк…

— Там вас и арестуют. Ведь вы представились подпоручику. А если бы и не представились? Вы думаете, потребуется много труда установить, кто вы и куда поехали.? Вам нужно есть, пить, где-то отдыхать, значит, вас увидят, запомнят, следовательно, укажут путь преследователям.

— Как же быть?

Веселое оживление покинуло Ганыку, он был угнетен и растерян.

— Бежать, только бежать туда, где вас не смогут преследовать.

— А в самом деле! Россия-матушка велика, пускай попытаются сыскать!..

— Россия громадна, — вздохнул Сен-Жермен, — и, конечно, можно забраться куда-нибудь в глушь, на окраину. Но что вы будете там делать? Чтобы вас не нашли и там, вам придется перестать быть самим собой — отказаться от своего имени, от своего прошлого, от своего положения… Не можете же вы превратиться в землепашца или в одного из нищих, толпы которых окружают ваши церкви?!

— Я — дворянин!

— Вот именно! Чтобы остаться самим собой, у вас есть только один выход — бежать за границу.

— Покинуть Россию?!

— Не обязательно навсегда. Все меняется, монархи не вечны, а вы так молоды… И вы еще вернетесь в свою Россию.

— А там-то что я буду делать?

— Я чувствую себя обязанным вам и постараюсь помочь.

Ганыка молчал. Он смотрел на тихо сияющую под солнцем Ладу, оловянный тальник по ее берегам, на веселую зелень березовых перелесков, уходящую вдаль синеватую дымку ельников. Ему вспомнилось Мулдово, которое он столько раз проклинал и дал себе слово никогда более не посещать и которое теперь вдруг стало неописуемо дорого, лица друзей, шумный говор и смех полковых слобод, звонкий цокот копыт на марше, хмурое величие Невы, колдовские чары белых ночей, сверкание шпилей и куполов. Все это стремительно отдалялось, уходило в синеватую дымку. Ему стало трудно дышать, губы его задрожали, перед глазами все сдвинулось и поплыло…

— Мужайтесь! — сказал Сен-Жермен. — У вас благородное сердце, а благородным сердцам необходимо мужество — на их долю выпадают самые тяжкие испытания.

— Видно, судьба, — сказал Ганыка, все так же отворотясь от графа, чтобы тот не видел его слез. — Видно, не зря предок мой избрал гербом своим сердце, пронзенное мечами…

— Решайте, юноша, времени на долгие раздумья нет.

Моя карета уже подана.

Ганыка повернулся и, не поднимая головы, пошел следом за графом. У двери корчмы стоял ухмыляющийся рыжий слуга.

— Готовы цыплята-те, с пылу, с жару…

— К черту! — закричал Ганыка. — Выбрось к черту своих цыплят! Седлай немедля!..

Яшка хотел было возразить, но, увидев взбешенное лицо барина, метнулся к лошадям.

Через несколько минут карета графа отъехала от корчмы, рядом с нею покачивался в седле Ганыка. Яшка замешкался. Он было вдел ногу в стремя, но передумал и вернулся в корчму. Сняв со стены хозяйский ручник, Яшка разорвал его пополам и сгреб с глиняного блюда жареных цыплят.

— Выбросить недолго, — приговаривал он, оборачивая цыплят ручником. — А потом где взять? Эт-те не грибы, в лесу не соберешь..

Засунув цыплят в торока, он сел в седло и поскакал вслед за Ганыкой.

Границу миновали беспрепятственно. Словесные или золотые доводы пускал в ход Сен-Жермен, Ганыка не знал. Его самого ни о чем не спрашивали.

— Итак, — сказал граф, — теперь вы в относительной безопасности. Однако чем дальше от границы, тем лучше.

Вы сами говорили, что ее ничего не стоит перейти, а у Петербурга длинные руки.

Ганыка молча кивнул. Горестное смятение его перешло в апатию. Он покорился своей участи и с полным безразличием относился ко всем перипетиям путешествия. Граф понимал его состояние и не пытался ни отвлечь, ни утешить. Только однажды Ганыка спросил:

— Куда мы едем?

— К князю Карлу Радзивиллу. Он еще молод, но уже стал или скоро станет виленским воеводой. Оттуда я поеду в Варшаву, затем во Францию.

— И мне с вами?