Колесо Фортуны - [146]
Если бы все зависело от меня, я желал бы вам несколько иного счастья, но это уже дело вкуса…
Орлов порывался что-то сказать, открывал рот, тут же его закрывал и наконец проговорил:
— Простите меня, саго padre… Я хотел просить вас…
Не смею и все-таки должен… Я, почитай, сутки не был во дворце. Там небось хватились, спрашивают…
— Давеча Алешка прибегал, везде тебя ищут, — сказала Домна.
— Вот видите — императрица беспокоится… А мне, кроме вас, просить некого… Не мамушку ж туда посылать или лакея?.. А вас, как ни поздно, все одно примут, если сказать, что от меня…
Орлов умоляюще смотрел на Сен-Жермена, тот не отводил взгляда от окна и молчал.
— Напрасно, — сказал он, поворачиваясь, — напрасно вы беспокоитесь об императрице, она много хладнокровнее, чем вы думаете, и ради нее я бы не поехал. Но я поеду, так как беспокоюсь о вас — вас могут разыскать.
Остановить императрицу не сможет даже Домна Игнатьевна, она нашлет своих лекарей, и те своим невежеством доделают то, что не сумели напавшие на вас… Я поеду, — сказал он, вставая, — хотя не жду от этого визита ничего хорошего. Нет, пожалуйста, не благодарите меня, — остановил он Орлова, порывавшегося что-то сказать, — считайте, что я делаю это просто из тщеславия: не хочу, чтобы невежды испортили мою работу, — улыбнулся он. — На прощание, Грегуар, один совет. Когда на вас действительно нападут грабители и вы не сможете их одолеть, лучше сохранить жизнь, чем несколько монет. Тем более, что, убив вас, они все равно очистят ваши карманы.
— Саго padre, — еле шевеля непослушными губами, проговорил Орлов. Лекарство начало действовать, и каждое слово давалось ему все с большим трудом. — Я не хотел… мне стыдно было… Во всем виноват…
Губы его перестали шевелиться, веки опустились, он вздохнул и затих.
— Заснул, — сказал Сен-Жермен. — Вот и прекрасно!..
Прощайте, Домна Игнатьевна, знакомство с вами доставило мне истинное удовольствие.
— Спаси тебя Христос, батюшка, — сказала Домна, которая, будто молясь, все время прижимала руки к груди и не сводила с него глаз.
— Прежде чем выбрасывать изорванный мундир Грегуара, не забудьте вынуть деньги из карманов, — сказал Сен-Жермен, направляясь к двери.
Домна послушно покивала и схватила подсвечник, чтобы проводить графа. Так она и вышла с подсвечником на крыльцо. Кучер подобрал вожжи, дернул их, и карета покатила в сторону дворца. Часть дворца была отсюда видна — окна там были залиты светом, у подъезда горели смоляные плошки. Домна перекрестила удаляющуюся карету и ушла в дом.
4
— Наконец-то! — сказал дежурный офицер. — Все прямо с ног сбились, разыскивая… Пожалуйте за мной, сударь.
Последние посетители уже покинули дворец, и они шли по пустой анфиладе парадных комнат. Люстры были погашены, только по углам в канделябрах горели свечи.
У двери в личные покои императрицы стояли на часах два кавалергарда в сверкающих кирасах и в касках с плюмажами. Дежурный офицер постучал в дверь. Граф остановился в нескольких шагах, рассматривая гвардейцев. Дверь приоткрыл Шкурин.
— Их величество еще не почивают? — спросил офицер.
— Никак нет, их величество изволят пребывание иметь у себя в кабинете.
— Доложи, что господин… что граф Сен-Жермен, — поправился офицер, — приехал по поручению капитана Орлова.
Шкурин радостно всплеснул руками и тут же изогнулся в поклоне.
— Сей минут! Сей минут!
— Пожалте, ваше сиятельство, — снова открывая дверь, изогнулся Шкурин. — Приказано просить немедля.
Дежурный офицер козырнул графу и зашагал обратно.
— Слава тебе господи! — бормотал про себя Шкурин, прикрывая за графом дверь. — Нашелся наш Григорей Григорьич…
— Нашелся, нашелся, — сказал по-русски Сен-Жермен, оборачиваясь к нему. — А вы, значит, и есть Шкурин?
— Так точно, ваше сия… — начал Шкурнн, но не окончил, а внезапно и неудержимо зевнул во весь рот.
Так судорожно, во всю пасть зевают вдруг собаки, приведенные в недоумение.
— Виноват, ваше сиятельство! — Лакей с опозданием прикрыл рукою рот.
— Устали, Шкурин? — участливо сказал Сен-Жермен. — Вы должны отдохнуть. Доложите обо мне, а потом сядьте в кресло и отдохните.
— Не смею-с, — почему-то шепотом ответил Шкурин.
— Отдохните, непременно отдохните, Шкурин.
Вы ведь так устали!
— Слушаюсь, ваше сиятельство! Повинуюсь, ваше сиятельство, — все так же шепотом ответил Шкурин.
Он постучал в дверь кабинета и, открыв ее, доложил:
— Граф Сен-Жермен, ваше величество.
Прикрыв за графом дверь, Шкурин нерешительно подошел к креслу, растерянно оглянулся по сторонам, челюсти его снова разодрала судорожная позевота. Он присел на краешек кресла, потом сел глубже, умостился поудобнее.
— Говорите! Говорите же скорее, граф, где Орлов.
Почему он исчез?
— Час назад солдаты принесли Грегуара домой. Он был без сознания. Пикет нашел его, жестоко избитого, где-то на берегу Фонтанки.
— Кто? Кто посмел?!
— Неизвестно. Он не мог рассказать подробностей.
Должно быть, напавших было много, если они одолели такого Геркулеса.
— Почему же его не привезли сюда, во дворец?
— Грегуар не хотел волновать ваше величество.
А теперь ему необходим полный покой.
— Я сейчас же пошлю к нему своих медиков!
До сих пор «Сирота» и «Жесткая проба» издавались отдельно как самостоятельные повести и печатались в сокращенном, так называемом «журнальном» варианте. Между тем обе эти повести были задуманы и написаны как единое целое — роман о юных годах Алексея Горбачева, о его друзьях и недругах. Теперь этот роман издается полностью под общим первоначальным названием «Горе одному».
Повесть о подростке из приморского поселка, о трагедии его семьи, где отец, слабый, безвольный человек, горький пьяница, теряет зрение и становится инвалидом. Знакомство и дружба с ярким благородным взрослым человеком обогащает мальчика духовно, он потянулся к знаниям, к культуре, по чувство долга, родившееся в его душе, не позволило ему покинуть семью, оставить без опоры беспомощного отца.
Повести Николая Ивановича Дубова населяют многие люди — добрые и злые, умные и глупые, веселые и хмурые, любящие свое дело и бездельники, люди, проявляющие сердечную заботу о других и думающие только о себе и своем благополучии. Они все изображены с большим мастерством и яркостью. И все же автор больше всего любит писать о людях активных, не позволяющих себе спокойно пройти мимо зла. Мужественные в жизни, верные в дружбе, принципиальные, непримиримые в борьбе с несправедливостью, с бесхозяйственным отношением к природе — таковы главные персонажи этих повестей.Кроме публикуемых в этой книге «Мальчика у моря», «Неба с овчинку» и «Огней на реке», Николай Дубов написал для детей увлекательные повести: «На краю земли», «Сирота», «Жесткая проба».
Повести Николая Ивановича Дубова населяют многие люди - добрые и злые, умные и глупые, веселые и хмурые, любящие свое дело и бездельники, люди, проявляющие сердечную заботу о других и думающие только о себе и своем благополучии. Они все изображены с большим мастерством и яркостью. И все же автор больше всего любит писать о людях активных, не позволяющих себе спокойно пройти мимо зла. Мужественные в жизни, верные в дружбе, принципиальные, непримиримые в борьбе с несправедливостью, с бесхозяйственным отношением к природе - таковы главные персонажи этих повестей.
Кто из вас не мечтает о великих открытиях, которые могли бы удивить мир? О них мечтали и герои повести "На краю земли" - четверо друзей из далекого алтайского села.
Во второй том Собрания сочинений вошел роман в 2-х книгах «Горе одному». Первая книга романа «Сирота» о трудном детстве паренька Алексея Горбачева, который потерял в Великую Отечественную войну родителей и оказался в Детском доме. Вторая книга «Жесткая проба» рассказывает о рабочей судьбе героя на большом заводе, где Алексею Горбачеву пришлось не только выдержать экзамен на мастерство, но и пройти испытание на стойкость жизненных позиций.
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Действие романа одного из ведущих испанских писателей развивается в двух временных планах: в начале прошлого века и в 1975 г., в дни, когда умирал Франко. Герой пишет книгу о Гойе, работа над которой подводит его к осмыслению закономерностей национальной истории, заставляет серьезно задуматься о переломных моментах в истории Испании, о возможных путях демократизации страны.
Повесть "Генерал, рожденный революцией" рассказывает читателю об Александре Федоровиче Мясникове (Мясникяне), руководителе минских большевиков в дни Октябрьской революции, способности которого раскрылись с особенной силой и яркостью в обстановке революционной бури.
«Юрий Владимирович Давыдов родился в 1924 году в Москве.Участник Великой Отечественной войны. Узник сталинских лагерей. Автор романов, повестей и очерков на исторические темы. Среди них — „Глухая пора листопада“, „Судьба Усольцева“, „Соломенная сторожка“ и др.Лауреат Государственной премии СССР (1987).» Содержание:Тайная лигаХранитель кожаных портфелейБорис Савинков, он же В. Ропшин, и другие.