Колеса ужаса - [24]

Поначалу наш командир взвода лейтенант Хардер часто бранил нас за невоинское поведение. Потом махнул рукой — и сидел в молчаливом смирении в столовой для служащих, топя в пиве свой юношеский идеализм.

К сожалению, во время войны таких людей было очень мало. Появляться они стали после ее окончания. Все они были врагами Адольфа Гитлера, даже ближайшие сподвижники Гиммлера. Разберитесь в этом, если сможете!

Наша жизнь представляла собой вопиющую смесь радости и страданий. Живи сегодня, завтра будешь мертв. Мы жили бурно, неистово. Старались не думать, только забывать. Были висельниками с петлей на шее, и нужен был только палач, чтобы ее затянуть. Многие — около семи миллионов немцев — называли нас громилами, преступниками. Имейте в виду, мы были людьми третьего сорта. Опыт приучил нас видеть в каждом мерзавца, пока не доказано обратное. Доказательством зачастую служило тяжкое испытание. Те, кто не принадлежал к нашему маленькому кругу, видели в нас врагов. Относились мы к ним терпимо, но и пальцем не шевельнули бы, чтобы им помочь. Нам было совершенно все равно, живы они или нет. Пили все спиртные напитки, какие удавалось раздобыть. Заглушали свои страдания сигаретами с опиумом. Ложились в постель с любой женщиной, какую удавалось подцепить. Постелью зачастую служила будка часового или канава. Не брезговали даже туалетами.

Мы видели, как люди гибнут тысячами; видели, как на глазах у нас казнят друзей. Людей в тех же мундирах, что и мы, расстреливали и вешали. Мы были членами расстрельных команд, видели, как немцы и немки падали на песок и обагряли его кровью. Видели, как бессчетные массы гибли в русских степях, в горах Кавказа, в болотах Белоруссии. Случалось, плакали, но только спьяну, когда не отдавали себе отчета в том, что делаем. Мы носили на себе клеймо Старухи с Косой. Были уже мертвы, но никогда об этом не говорили.

Теперь, слоняясь по столовой, мы поддразнивали трех официанток.

— Эй, ты, — обратился к блондинке Порта. — Как насчет того, чтобы проделать со мной вольные упражнения?

Никакого ответа; лишь уязвленное вскидывание головы на пухлой шее.

— Проделай это с папочкой, потом захочешь плюнуть на столовую и поехать со мной на фронт.

— Вы едете на фронт? — с любопытством спросила блондинка.

— Об этом никто не говорил, но кто знает, что выкинет «Задница в сапогах», — усмехнулся Порта. — Я только приглашаю тебя совершить со мной путешествие в гамак. Оно тебе ничего не будет стоить и явится самым ярким впечатлением в твоей жизни.

— Меня это не интересует, умник, — ответила она, обращаясь к полкам с бутылками.

— Господи, — заревел Порта, — так ты лесбиянка, моя грязная овечка? Это нас не разлучит, опыт у меня многообразный. Встретимся в семь часов возле «Веселой коровы». Кружка баварского пива — светлого — вот и все, о чем я прошу.

Блондинка замахнулась на Порту и, покраснев, прошипела:

— Я пожалуюсь на тебя.

— Пожалуйся. Я коллекционирую жалобы.

Малыш протолкался между нами и заорал:

— Эй! Пива! Пять кружек.

Потом повернулся к невысокому солдату со шрамом на лице, который пил в одиночестве у стойки.

— Заплатишь за мое пиво, не то башку снесу!

— Клянусь Тором и Одином[36], ты это мне? — спросил невысокий и потыкал себя в грудь пальцем с таким смешным выражением изуродованного лица, что мы расхохотались.

Малыш, самый здоровенный забияка во всем военном округе, уставился на него и ответил, смакуя каждое слово:

— Именно тебе, недомерок.

И, унося пять больших кружек, обернулся и небрежно сказал официантке:

— Этот кусок дерьма обещал заплатить за них.

Воцарилась полная тишина, невысокий, изуродованный солдат допил пиво, облизнул губы и утер их тыльной стороной ладони.

— Ты Малыш? — спросил он рослого, гориллоподобного забияку, еще не дошедшего до своего столика.

— Заплати и заткнись, — ответил Малыш.

— За себя заплачу, но я не свинопас. Не снабжаю свиней пойлом. Странно, что сюда пускают такую свинью, как ты, — продолжал изуродованный невысокий солдат. — Твое место в хлеву, но туда ты, видимо, ходишь только спариваться. Поэтому не странно, что последний помет поросят похож на тебя.

Малыш замер как вкопанный. Уронил на пол все пять кружек. Двумя широкими, легкими прыжками подскочил к стойке, где преспокойно стоял этот человек, едва достигавший головой Малышу до ребер, и с пеной на губах заревел:

— Что ты сказал, вошь? А ну повтори!

Невысокий солдат смерил его взглядом с ног до макушки.

— Ты глухой? Не знал, что у свиней плохой слух.

Малыш побледнел и замахнулся.

— Спокойней, свиная туша. Давай выйдем, поговорим. Ни к чему портить хорошую мебель. — Невысокий обезоруживающе улыбнулся. — Это было бы очень досадно!

И, отодвинув свою кружку, пошел к двери.

Малыш неистово замахал ручищами и заревел, почти нечленораздельно от ярости:

— Изобью до полусмерти, щенок, в фарш превращу!

Невысокий засмеялся.

— У тебя много дел в хлеву, кабанчик. Смотри, не утомись.

В переполненной столовой стало совершенно тихо. Мы не верили своим ушам. Тирану, самому здоровенному драчуну на заводе, бросил издевательский вызов недомерок ростом от силы метр шестьдесят ростом. Белая повязка с надписью «Sondersektion»