Колье Барбары - [64]

— Княжна, я всё равно настаиваю на том, чтобы вы не спускались в подземелье. Там могут быть партизаны.

— И что? — насмешливо спросила девушка.

— Это означает то, что если группа Рольфа наткнётся в подземелье на партизан, то придётся принять бой. Кроме того, есть большая вероятность напороться на засаду. Нет, — штурмбанфюрер поднял вверх руки, — и не просите, я не могу разрешить вам идти с ними.

— Скажите, Гюнтер, — Ганна начинала злиться и перешла на «вы», — а Рольф подчиняется только вам?

— Не понимаю вашего вопроса, — сразу насторожился штурмбанфюрер.

— И всё-таки? — настаивала на своём девушка, в её глазах запрыгали озорные искорки.

— Нет, — после недолгого колебания ответил Гюнтер, — шарфюрер Рольф подчиняется напрямую Берлину. Наша же обязанность обеспечить его группе полное содействие.

— В таком случае, — усмехнулась девушка, — мне придётся обойтись без вашего разрешения! — и, решительно развернувшись, направилась в сторону подъехавшего за группой грузовика.

— Шарфюрер, простите, что отвлекаю, но я хотела бы попросить вас об одном одолжении, — остановила она Рольфа, уже вставшего одной ногой на подножку машины.

— В чем дело, княжна? У нас мало времени. Говорите быстрее, — по его суровому обветренному лицу пробежала тень недовольства.

— Возьмите меня с собой.

Рольфа, по всему было видно, сильно удивила просьба княжны, и он несколько мгновений молча смотрел на девушку, вероятно, прокачивая возможные последствия. Потом молча сел в кабину и, захлопнув дверку в самый последний момент, когда девушка уже собиралась уйти ни с чем, процедил сквозь зубы, кивнув на кузов:

— Забирайтесь, — и сразу махнул водителю рукой, — заводи.

Грузовик сорвался с места, как скаковая лошадь на старте, и окутав всё вокруг себя черным дымом сгоревшей солярки, помчался вперёд. Княжна, которую в последний момент подхватили за руки солдаты и втянули в кузов, села на жёсткую металлическую скамейку у правого борта и, не удержавшись, всё же оглянулась назад. Выхлопные газы почти рассеялись, и она увидела штурмбанфюрера, в полной растерянности стоящего на обочине дороге и провожающего быстро удаляющийся грузовик долгим и тревожным взглядом.

Москва, Центральный клинический госпиталь ФСБ РФ, наши дни

Доктор сдержал обещание, и я, благополучно загнав машину за полосатый шлагбаум госпиталя и припарковав её на всегда полупустой служебной стоянке, беспрепятственно поднялась к себе в палату. Странно, но никто не обратил абсолютно никакого внимания на то, что я отсутствовала в данном лечебном учреждении некоторое время. И пропустила массу лечебных процедур. И этого никто не заметил. Даже обидно. Дежурная медсестра Ольга поздоровалась со мной тоже как ни в чём ни бывало. На мой вопрос, спрашивал ли кто меня, она только неопределённо пожала худенькими плечами и сразу отвернулась к стеклянному медицинскому шкафчику, продолжая раскладывать свои таблетки. Из чего я сделала вывод, что всё обошлось как нельзя лучше и, зайдя к себе в палату, первым делом с полчаса отмокала под контрастным душем. Выйдя, я завалилась на кровать и принялась бездумно щелкать пультом телевизора. Примерно через полчаса мне это занятие наскучило, и я решила позвонить в Белоруссию Рудовичу. Справиться, так сказать, о новостях. Правда, и так было ясно, что судя по тому, что он мне все это время не звонил, новостей не было. Но в любом случае, если ничего не случилось, вечером следовало уже ожидать Суходольского с документами по Радзивиллам. Я собиралась серьёзно поработать с этими бумагами и, как говорится, костьми лечь, но колье разыскать.

Суходольский, недовольно ворча, ворвался в палату без стука без чего-то семь вечера. Продолжая без перерыва брюзжать на погоду, дорогу и сумасшедших тёток, которые вместо того, чтобы спокойно валяться в койке и смотреть телевизор, гоняют сотрудников почём зря. Я решила не принимать его ворчание на свой счёт и, подождав, пока он немного успокоится, спросила:

— Привёз?

— Привёз, — коротко ответил он и с видом раздражённого гуся бросил на стол знакомую картонную коробку.

— Спасибо, — в тон ему односложно поблагодарила я и всем своим видом показывая, что ему пора уходить, уселась за стол.

— Ростова, — видя такое дело, с негодованием спросил он, — ты даже чаем меня не напоишь с дороги?

— Чайник на подоконнике, чай в тумбочке, чашка и сахар на столе, — негостеприимно пробурчала я себе под нос. — И если тебя не затруднит, не греми посудой, ты мне мешаешь.

— Нет, вы только послушайте! Я ей мешаю, — воздел вверх руки Суходольский, вероятно таким образом призывая в свидетели высшие силы, — нет, вы только посмотрите на неё. Я за сутки проехал почти две тысячи километров, не спал, не ел, а только крутил баранку. И все эти невзгоды я терпел только лишь затем, чтобы выполнить её просьбу. А она вместо благодарности — «не греми, ты мне мешаешь».

— Ну, во-первых, — лично я тебя ни о чем таком не просила, — решила я поставить все точки над «i», — и выполнял ты не мою просьбу, а приказ вышестоящего начальства. Ведь так?

— А то, что я угробил на эту поездку свои законные выходные, это как?