Колье Барбары - [6]

Когда за подполковником бесшумно закрылась стеклянная дверь, Рудович шагнул ко мне и снова заключил в свои объятия. Дыхание у меня тут же сбилось, и я, упёршись обеими руками в его могучую грудь, с трудом оттолкнула от себя.

— Гришка, задушишь же, — проворно отскочила я в сторону и сделала глубокий вдох.

— Ладно, поехали в гостиницу, по дороге поговорим.

— Слушай, Гришка, а ты сможешь мне устроить номер, в котором жила Томка? Ну, в том самом санатории? — И прочитав сомнение на лице друга, взяла его за руку, — ну, пожалуйста.

— Наташка, а зачем тебе там останавливаться? Тебе уже забронировали номер в нашей гостинице, там условия намного лучше, да и с кормёжкой…

— Вот я и смотрю, как тебя там откормили, — рассмеялась я, — только не обижайся, но мне хотелось бы всё же остановиться именно там.

— Да ладно, без проблем, если ты так хочешь, — развёл руками Рудович и, осторожно взяв меня под руку, направился к выходу из больницы.

* * *

Номер, который занимала Томка в санатории, скорее походил на одноместную больничную палату. Выкрашенные в казённый салатный цвет неровные шершавые стены, узкая железная панцирная кровать со скомканными простынями и сброшенным на дощатый, покрытый коричневой краской пол выцветшим верблюжьим одеялом. Прикроватная тумбочка с дверкой, сиротливо повисшей на одной петле. У окна с простыми ветхими ситцевыми занавесками — деревянный стол с поцарапанной полировкой столешницы и коряво написанным сбоку белой краской инвентарным номером, а рядом — самый настоящий венский стул, невесть каким образом попавший в это заведение. Я тоскливо обвела помещение взглядом, который прошёлся по стенам, мебели и полу, пока не упёрся в деревянную филёнчатую дверь, на зелёной крашеной поверхности которой белел листок, криво прикреплённый ржавой канцелярской кнопкой. Я подошла ближе и прочитала: «За кипятком обращаться к дежурной по этажу». Эта фраза, напечатанная даже не на принтере, а на допотопной печатной машинке, молниеносно вернула меня лет на двадцать пять назад, в моё пионерское детство. Грустно улыбнувшись, я посмотрела на Гришу и почувствовала, как на глаза сами собой наворачиваются слезы. Я достала носовой платок и прошептала:

— У тебя выпить есть?

— Сейчас принесу, — быстро ответил Рудович и бесшумно испарился.

Я присела на скрипучую кровать, и только тогда до меня дошло, что, как это ни прискорбно, но Томка не сказала мне всей правды. Ещё раз бегло осмотрев убогую обстановку вокруг и попытавшись представить свою избалованную «палас-отелями» и «люксами» с европейским качеством обслуживания подругу в этом помещении, я вдруг отчётливо поняла, что Томка по своей воле никогда в жизни даже на пушечный выстрел не приблизилась бы к этому санаторию. А раз так, то, следовательно, сразу встаёт вполне закономерный вопрос: как она сюда попала?

— Ну, чего застыла, тоскуешь по Союзу? — Услышала я весёлый голос Рудовича, вернувшегося с выпивкой и объёмным свёртком под мышкой. — Сполосни стаканы, сейчас вздрогнем, вспомним нашу пограничную заставу. В общем, посидим по-людски. Я тут деликатесов тебе всяких наших белорусских накупил.

Я взяла с тумбочки два мутных гранёных стакана, повертела их в руках и вопросительно посмотрела на друга.

— Удобства на этаже, как выйдешь, направо и до конца коридора, — хохотнул Рудович, — я же тебя предупреждал.

Когда я вернулась, Рудович, предусмотрительно расстелив на столе газету, уже настругал закуску. Запах копчёностей я услышала ещё из коридора и с тоской подумала о том, что у нас в России почему-то совсем разучились делать хорошую колбасу. Наши гастрономические изделия даже ведущих заводов не идут ни в какое сравнение с тем великолепием, которое сейчас было небрежно разложено на газете. Вдохнув дразнящий запах деликатесов, я почувствовала, как мой рот стремительно наполняется слюной и, не в силах более справляться с чувством голода, нарастающим с каждой секундой, я кивнула Рудовичу на бутылку. Тот проворно скрутил пробку, разлил водку по стаканам и, подняв свой, сказал:

— Наташка, давай за встречу!

Я согласно кивнула головой и, быстренько опорожнив тару, набросилась на закуску.

— Ты прямо как из голодного края приехала, не торопись — хорошая еда спешки не терпит, — усмехнулся Рудович краешком рта.

— А давай, нашу споём? — Попросила я, наконец насытившись и откинувшись на деревянную спинку стула.

— А давай!

И вот последний боевой расчёт,

Прекрасен он, как древние обряды, — затянул он.

Зазуммерят в ночи колокола, колокола,

В последний раз я обзвоню наряды, — подхватила я.

Прощай застава, правый, левый фланг.

Скажу: кури, ребятам по привычке,

Через шлагбаум не спеша пройду,

А в двадцать три уходит электричка.

И вот я дома — тихо мирно сплю,

Смотрю кино, хожу по магазинам.

Уже давно не бегаю «в ружьё»

К тому ручью, к тем каменным руинам…

Потом я немного по-женски всплакнула, и мы выпили третий тост, молча встав из-за стола, за тех погранцов, которые ушли в наряд и не вернулись.

— Наташка, ты расскажи хоть о себе, столько лет ведь не виделись. Семья, дети есть?

— Какая семья с нашей работой, — махнула я рукой, — сам знаешь.