Колдовской мир: Волшебный пояс. Проклятие Зарстора. Тайны Колдовского мира - [24]

Одолеваемый тревожными мыслями, я в тот день мало спал. Я видел, как переходили ручей две лесные лани. Пардус во мне встрепенулся с надеждой на мясо, а человек залюбовался их грациозной поступью и пожелал им удачи.

Человек во мне был еще жив…

Эта мысль наполняла меня темным ужасом. Долго ли проживет человек, запертый в звере? Что, если вкусы и желания пардуса со временем будут набирать силу и Кетан утратит память и власть над телом, оставив лишь большого кота, которого рано или поздно выследят и убьют охотники?

Урсилла знала ответ… Она бы спасла меня — если бы до нее добраться. Может быть, за спасение придется дорого заплатить. И…

Эта мысль повлекла за собой другую. Не слишком ли дорога цена? Не лучше ли остаться пардусом, чем полностью отдаться Урсилле и матери, вручить им поводья своей судьбы, уподобиться тем неуклюжим грузным клячам, для которых в жизни нет другого дела, кроме как тащить телегу под ярмом, наложенным равнодушными людьми?

Теперь, когда погоня осталась позади, ко мне возвращались восторг и чувство свободы, и подавить их до конца я не сумел. Стать пленником… Нет! Пардус во мне не признавал плена. Лучше смерть, чем сети Урсиллы. Только вот… Если бы вернуть себе пояс, не вступая с ней в сделку?

Право, глупо было мечтать об этом. Я знал, что не ровня Урсилле — Мудрой, обученной всем искусствам. Как это я дерзнул хотя бы подумать о победе над ней?

Мудрая…

Я поднял лежавшую на лапах голову — исцарапанные бока отозвались резкой болью.

В Арвоне не одна Мудрая. Есть и другие — Голоса, владеющие той или иной частью Силы. Да и здесь, в лесах, могут найтись такие, кто не слишком расположен к людскому роду, но, уступив хитрости или уговорам, поделятся своим знанием.

Мало было у меня надежды воплотить эту дикую мысль в действие. Но она упорно занимала ум, а возбуждение, рожденное поясом, подпитывало ее рост.

О лесной деве и Звездной башне

До сумерек я немного отоспался, и меня опять разбудил голод. Я побродил по берегу в надежде снова применить свое рыболовное искусство, но удачи не добился. То ли первым успехом я был обязан мимолетной милости судьбы, то ли утренняя ловля распугала рыб, хотя второе казалось менее вероятным.

Нужно было поесть, а пища, которой я мог бы продержаться в своем настоящем облике, — ягоды, коренья и тому подобное — мне теперь не годилась. Мне требовалось мясо, и голод быстро увлек пардуса на охоту.

Я еще брел по воде вдоль берега, когда мой звериный нюх насторожил новый запах. Мясо — на копытах и не так уж далеко. Звериная натура, как и при бегстве из замка, взяла верх. Сейчас я был только пардусом — и нисколько не человеком.

Я в два прыжка взлетел на каменный пригорок. Легкий ветерок донес до меня густой запах добычи. Глаза, лучше человеческих приспособленные к сумеркам, легко рассмотрели, кто там фырчит, хрюкает и роет землю внизу. Семейство кабанов, с устрашающе клыкастым вепрем во главе, направлялось к ручью.

Даже пардус не спешил бросить вызов такому грозному противнику. Кабаны — одна из величайших опасностей леса, их не без причины побаиваются даже те, кто не устрашится загнать на дерево снежного кота. Клыки у них острые, а коварство не раз давало себя знать охотникам. Они умеют сдвоить след и из засады подстеречь неосторожного, вторгшегося в их владения.

Моим лучшим оружием была неожиданность. Я крался, беззвучно перетекал по камням, как это умеют только кошки, когда их заставит нужда.

Поросята и даже взрослая свинья обещали более вкусный ужин, но я понимал, что должен схватиться с вепрем, потому что, пока он жив и в силе, мне грозит большая опасность. Мышцы мои напряглись для прыжка.

Свинья с поросятами и двумя подлетками фыркала чуть поодаль. Вепрь рыл клыками землю, докапывался до какого-то скрытого в ней лакомства.

Я прыгнул молча. И приземлился точно, своей тяжестью сбив на землю зловонную добычу. Один короткий щелчок зубов, один удар лапой, в который я вложил все силы, и кабан замер со сломанной шеей.

Услышав хрюканье, я поднял голову и предостерегающе заворчал. Свинья обернулась ко мне, заслоняя свой выводок, и во всех линиях ее тела ясно читалась ярость.

Я снова заворчал, глядя в ее красные глазки. Бросится или нет? Уступая супругу силой, она, загнанная в угол, оставалась бойцом, который заставил бы призадуматься любого врага. Я припал к земле за тушей вепря, приготовившись броситься ей навстречу.

Младшие поросята тонко визжали, раздражая мой слух, а старшие копытили землю. Но с места они не двигались, словно ожидали неслышимого приказа матери.

Видя, что матка не рвется в бой, я решил, что она думает только о защите выводка. Схватив убитого вепря, я стал медленно отступать, пристально наблюдая за свиньей. Она все урчала и, склоняя голову, рыла нижними клыками истоптанную землю. Являла собой картину жгучей злобы, но ко мне не приближалась.

В конце концов она подняла тяжелую башку, хрюкнула напоследок и развернулась с проворством, которого я не ожидал от ее породы. Подгоняя перед собой выводок, с двумя старшими поросятами по сторонам, она увела семейство в лес. Я же смог спокойно затащить добычу на пригорок и там утолить голод, решительно закрыв человеческие глаза на то, что делаю, и дав полную волю пардусу.