Кольцо светлой воды - [3]

Одноколейная дорога на протяжении последних сорока миль, местами очень крутая, проходит в южном направлении где-то в миле от Камусфеарны по обрыву высотой около четырёхсот футов. Прямо напротив неё у дороги стоит одинокий дом, Друимфиаклах, принадлежавший моим ближайшим соседям и друзьям Мак-Киннонам. За их домом горы волнами подымаются к вершине высотой более трех тысяч футов, которая большую часть года покрыта снегом или припорошена им. С другой стороны на западе за проливом шириной в три мили возвышается громада острова Скай, дальше к югу маячат бастионы острова Рам, а фигура лежащего льва острова Эйгг скрывает морскую линию горизонта. За Друимфиаклахом дорога как бы падает духом, как будто уже знает, что ведёт в тупик шестью милями дальше уже на уровне моря, зажатая между ужасным массивом, грозящим оползнями с одной стороны, и темными водами морского залива - с другой.

Друимфиаклах - это крошечный оазис среди диких гор и торфяных болот, расположенный в четырёх милях от ближайшего жилья при дороге. Оазис, орлиное гнездо; окна дома выходят на запад на Гебридские острова и на пурпурные закаты, которые разгораются и гаснут за их вершинами. А когда солнце садится и ярко блестят звёзды, множество маяков на рифах и островах рдеет и мерцает над волнами прибоя. При западных ветрах зимой стены Друимфиаклаха содрогаются и стонут, и к гофрированной железной кровле привязывают тяжёлые камни, чтобы её не снесло, как это уже бывало раньше. Ветры с Атлантики бушуют, а ветер гремит и бьётся в окна и в железную крышу - просто кромешный ад. А Мак-Кинноны остаются здесь, как и многие поколения их предков, живших поблизости отсюда. Мне теперь даже кажется странным, что было такое время, когда я не был знаком с Мак-Киннонами, удивительно, что, впервые приехав в Камусфеарну, я обошёл их дом стороной и оставил машину в сотне ярдов оттуда у дороги, не зашёл к ним поздороваться и завести с ними знакомство, которому теперь уже много лет. Помнится, в дверях дома стояли и смотрели на меня маленькие дети, а как я познакомился с их родителями, теперь уж и забыл.

Я оставил машину у загона для стрижки овец, неподалёку от берега ручья, и, ещё не зная неприметной тропинки, которой обычно пользуются на пути к Камусфеарне, пошёл вдоль русла ручья вниз. Истоки его находятся почти у самой вершины господствующей горы. Он прорезает склон, и первые тысячу футов своего пути то течёт, то роняет свои ледяные струи между разбросанными тут и там валунами среди мелкого многоцветного лишайника. Там наверху, где кроме орлов, оленей и белых куропаток он кажется единственным движущимся объектом, он называется Голубым ручьём, а у подножья скал, протекая через поросшее тростником озёрко и впадая в широкую ледниковую лощину, принимает уже новое имя по месту своего назначения :

Альт-на-Феарна, Ольховый ручей. Здесь, в лощине, чистая, топазного цвета вода проносится, мурлыча, между низкорослыми дубками, берёзками и ольховником, у подножья которых густой зелёный мох испещрён яркими поганками розового, пурпурного или жёлтого цвета, а летом над полянами носятся и мерцают тучи голубоватых стрекоз.

Милях в четырёх дальше ручей проходит под дорогой у Друимфиаклаха на расстоянии броска камня от того загона, где я оставил машину. Я поселился в Камусфеарне ранней весной, и травы на берегах ручья весело перемежались кустистым первоцветом и фиалками, хотя на высоких вершинах всё ещё было много снега, он также кружевом лежал на нижних склонах Ская за проливом. Воздух был свеж и бодрящ, а с востока на запад, и с севера на юг на холодном ясном голубом небе не было ни одного облачка. На фоне неба всё ещё голые ветви берёз рдели в лучах солнца, а стволы их с тёмной окантовкой белели вдалеке как снег. На солнечных склонах гор пасся скот, образуя ближний фон такого пейзажа, чьи яркие краски не нашли своего отражения на палитре Ландсере. Рюкзак раскачивался и болтался у меня на плечах, я шёл к своему новому дому как один из туристов, которых я в своё время так презирал.

Я был не совсем один, впереди трусил мой пёс Джонни, огромный чёрно-белый спаниель, отец и дед которого были моими постоянными спутниками в мои юные годы, посвящённые в основном охоте. Нас приучили стрелять, и как это ни парадоксально, тот, кто просто обожает животных, в такой обстановке на определённом этапе развития становится очень кровожадным.

Охота занимала большую часть моих мыслей и времени в школьные и студенческие годы. Многие люди особенно привязываются к собаке, которая разделяет разные этапы жизни хозяина. Так это было и с Джонни, я провёл в его компании и в компании его предков своё детство, годы возмужания и годы войны. И хотя в последние годы у меня уже нет ни времени, ни склонности к охоте, Джонни покорно приспособился к своей новой роли. Помнится, как в годы охоты на акул он без возражений превращался в подушку для моей головы на баркасе, качавшимся и прыгавшим по волнам.

А теперь пухлый белый огузок Джонни мелькал и прыгал в кустах вереска и папоротника передо мной и бесчисленное количество раз в будущем, когда мне придется ночами следовать за его бледным едва различимым маяком в темноте по пути от Друимфиаклаха до Камусфеарны.