Кольцо светлой воды - [16]

Даже водопад, для меня, пожалуй, самый надёжный символ Камусфеарны, тоже изменился и продолжает меняться. Когда я уезжаю отсюда и вспоминаю о доме, то первым делом на ум приходит водопад. Его гул стоит в ушах днём и ночью, с ним засыпаешь, спишь и просыпаешься, звук его меняется в зависимости от времени года, от глухого грозного рёва зимними ночами до тихого журчанья летом, и если я подношу к уху раковину, то слышу не шёпот моря, а гул водопада в Камусфеарне.

Выше моста, где я обычно брал воду, ручей несётся по камням между валунами вдоль берегов, поросших ольхой, первоцветом и гиацинтами на пышном ковре из папоротника и мха. Весной он звенит птичьим гомоном зябликов, которые строят себе гнёзда из лишайника в развилках ольховых деревьев, и изобилует трясогузками, шныряющими среди камней. Эта часть ручья очень живописна, так как водопад скрыт за поворотом, а ручей вроде бы появляется из ниоткуда, ниспадая с десятиметровой скалы, увитой плющом и кустами рябины, торчащей из трещин и расселин. Если смотреть на ручей от подножья этой скалы, то водопад представляется красоты неописуемой. Он не очень высок в сравнении с перекатами высотой метров в тридцать, что расположены метрах в двухстах выше по течению. Он возникает среди валунов и отвесных скал и падает с высоты примерно метров пять и такой же ширины из сумеречного мира глубокого узкого ущелья, которое он проточил за тысячи, а может и миллионы лет. Он возникает, пенясь, из невидимой тьмы и спадает как каскад алмазов в глубокую округлую чашу, окруженную стенами утёсов с трёх сторон : черная вода в изогнутой черной скале, а пушистая белая пена окаймляет черноту бьефа. Выше, по черным стенам омута растут темно-зелёные водянистые мхи, располагающиеся на мало-мальски заметных уступах, куда попадает почва. Куполообразные гнёзда, которые оляпки вьют здесь каждое лето, отличаются от остальных кустиков мха лишь своей симметрией. Солнце попадает сюда лишь на короткое время около полудня, оно образует радугу над брызжущим потоком, а на самом гребне водопада между валунами гладко текущая вода под его лучами похожа на литое зеленое стекло.

Большую часть года воды в нём достаточно для того, чтобы стоять на уступе между потоком и стеной и оставаться почти сухим. Вода образует при этом практически сплошную пелену, сияющую как молоко, сквозь которую различается только свет.

Если ступить вперёд, так чтобы вода обрушилась на голову и плечи, то чувствуешь только напор этой массы, и практически невозможно сказать, холодная она или нет.

Только когда выйдешь из-под потока, и летящие ледяные брызги начинают щипать кожу, появляется ощущение талой воды.

Казалось, что водопад никогда не изменится, однако из года в год его форма становится иной, когда наводнением выносит новый валун на его гребень, или же дерево, не сумев удержаться на выступающей над ним скалой, падает и перекрывает сток, иногда откалывается глыба скалы, расколотая усилием медленно растущих корней деревьев.

Весной и осенью убранство природы, окружающее водопад, превосходит любое рукотворное искусство. Весной зелёные берега над скалой так густо усеяны первоцветом, что один цветок почти касается другого, а дикие голубые гиацинты высовываются между ними как будто бы без листьев. Поздним летом и осенью алые гроздья рябины горят на стенах скал, ярко выделяясь на фоне пелены белой воды и чернеющих утёсов.

Именно водопад, а не дом, всегда представляется мне душой Камусфеарны, и если есть на свете такое место, куда, может быть, вернётся какая-либо часть меня после смерти, так это туда.

Если водопад - душа Камусфеарны, то её наиболее характерными чертами являются ручей и море, это сверкающее серебро, окружающее луг и превращающее его почти в остров. Позади дома длинный пляж уступами выходит к морю, во время отлива оно отступает почти на двести метров, обнажая каменистое, песчаное дно. Камусфеарне не хватает только одного, на небольшом окружающем его пространстве есть практически всё, нет только якорной стоянки. Глядя с холма на залив и разбросанные причудливым узором острова и шхеры, кажется невероятным, что ни в одной из этих бухт и излучин нельзя найти пристанища, но из-за сильного отлива любая из этих вроде бы тихих миниатюрных гаваней полностью осушается при низком уровне воды. Несколько лет у меня в Камусфеарне не было лодки, и когда я, наконец, купил себе шлюпку, меня пугала одна мысль о том, что её надо тащить волоком к воде и затем обратно. И тогда я приобрёл небольшую плоскодоночку, которую можно было чуть ли не нести на себе. Но как только я завёл себе лодку, даже такую игрушечную, у меня сразу же возникло стремление обследовать побережье в ту и другую сторону, а также остров Скай.

Теперь у меня есть шлюпки с навесным мотором, одна из них крепкая спасательная шлюпка длиной метров пять с отсеками на носу и корме. В том месте, где ручей впадает в море, есть причалы, а плоскодонка всегда находится на берегу и служит паромом для большой шлюпки. Но когда сильный ветер дует с юга, это предприятие становится довольно рискованным. Чтобы понять внезапность и силу шквалов на Западном побережье, их надо испытать самому; бледно-голубая шелковистая вода за несколько минут может превратиться в свирепую стихию стального цвета с белыми шапками на гребне массивных волн. Но удовольствия перевешивают опасения, так как очень досадно жить на берегу моря и не иметь возможности путешествовать, не посещать дальних островов, не рыбачить летом, не съездить в ближайший магазин без того, чтобы не преодолевать долгий подъем в Друимфиаклах. Обладание лодкой открывает совсем новый мир вокруг Камусфеарны, значительно расширяет этот небольшой замкнутый рай, а летом часы, проведённые на лодке, дают возможность забыть о работе и делах, а жизнь представляется далёкой от всех забот. Жизнь на морском побережье изобилует тайнами и неожиданностями. Это частично возвращение в детство и отчасти потому, что для всех нас кромка моря остаётся гранью неизведанного. Ребёнок рассматривает яркие раковины, красочные водоросли, красные морские анемоны в скалистых заводях с большим удивлением и детской пристрастностью к деталям. Взрослый человек, сохранивший любознательность, частично вооруженный знанием, ещё больше увеличивает его при новом взгляде на вещи. При этом у него складываются ассоциации и возникает некая символика, и поэтому на краю океана он как бы находится на грани подсознательного.