Кольцо принца Файсала - [22]

Том вытер слезы.

Барабаны смолкли. Что происходило дальше, Том не слышал, но спустя какое-то время он увидел, как существо в лохмотьях подвели к столбу, вокруг которого были сложены дрова и хворост.

Руки и ноги Саморы были крепко связаны, но она не сопротивлялась. Внезапно она показалась Тому очень маленькой и дряхлой.

Зазвучала барабанная дробь, из толпы послышались крики. Кто-то поджег дрова, и сухое дерево тут же вспыхнуло.

Тому захотелось уплыть куда-нибудь далеко-далеко. Но вместо этого он сидел как завороженный и смотрел. С открытым ртом и расширенными глазами он следил за тем, как огонь прокладывает себе дорогу к стоящей у столба сгорбленной фигурке.

Еще мгновение, и черный силуэт исчез в языках пламени.

Том охнул. И на долю секунды ему показалось, что он видит старушечье личико с молочно-белым глазом, который смотрит прямо на него. На одну головокружительно-бесконечную секунду Том ощутил этот пристальный взгляд и словно наяву почувствовал руку Саморы на своем запястье. Люди зовут его Бризом Желаний. Он дует прямиком из распахнутого рта Судьбы, и тем, кто умеет слушать, он может многое рассказать. Как она и говорила, он помнил каждое ее слово, и теперь, глядя, как ее тощую фигурку охватывает пламя, просил о прощении.

– Вода была грязная, – шептал Том, – грязная…

Он опустил голову и уставился на линии на своих ладонях, покрытых застарелыми мозолями, царапинами и волдырями. Это были ладони человека, который не боится тяжелой работы. Том частенько представлял себе, как он погружает весла в воду и гребет упорно и сильно. Чтобы уплыть далеко-далеко.

Но грязно-серая рука дыма простерла над водой свои длинные извивающиеся пальцы и, словно не желая отпускать от себя лодку, неотступно тянулась вслед за ней в море.

Том греб изо всех сил, но все никак не мог избавиться от этого густого, плотно обступившего его лодку запаха гари, который оставался в складках его одежды, даже когда он вытаскивал лодку на берег и тащил корзину с пойманной рыбой в таверну.

Никто не оплакивал кончину гадалки Саморы. Напротив, все благодарили инквизицию за избавление от старой карги с ее молочно-белым глазом. Даже те, кто оплевывал Тома и превозносил чудесные способности Саморы, даже они говорили теперь, что Невис стал гораздо чище.

– Вот видишь, сестра, – сказал Том, обнаружив Теодору под оливковым деревом возле лохани для стирки белья, – вот видишь, я был прав, а ты снова ошиблась. Весь остров радуется тому, что случилось.

– Ты кому это говоришь – мне или себе? – спокойно спросила она его.

– Тебе. Тебе повезло с братом. Другой не стал бы молчать, узнав, что ты идешь против инквизиции.

– Значит, ты думаешь, что Саморы больше нет?

Том уставился на сестру.

– Я был там, Теодора, – хмуро признался он, – я не хотел этого, но я был там, и я видел, как она исчезла в пламени, а ее душа вернулась к дьяволу.

Тео разложила мокрое белье на лавке и принялась стучать по нему палкой.

– Ах вот как, значит, ты видел, – иронически заметила она, – надеюсь, твои глаза были при тебе.

Том сердито тряхнул головой и хотел уйти, но сестра схватила его за рукав.

– Ты и вправду больше веришь своим глазам, чем своему сердцу, Том Коллинз? Разве ты не понимаешь, что Самора все еще здесь, среди нас?

Том высвободил руку.

– Вздор, – возразил он, – она превратилась в пепел.

Теодора улыбнулась.

– Точно, в пепел. В тот самый пепел, который пассат унес в море. И который съела рыба, которую ты поймаешь и приготовишь на ужин. Но что будет с той рыбой, Том? Я отвечу: ты ее съешь.

Если святой отец, как уже было сказано, поглощал горы еды, словно пытаясь наесться на всю оставшуюся жизнь, то Бибидо ел мало.

Этим именем Том назвал свою собственность. Ту самую, которая обитала под полом в темноте и еще ни разу не промолвила ни слова, хотя один из ее владельцев утверждал, что она умеет говорить по-испански.

Том много раз пытался заставить мальчишку-раба заговорить. Сначала с помощью ласковых слов и увещеваний, потом в ход пошли методы посерьезнее. Том несколько раз специально «забывал» налить в его кувшин свежей воды, но даже это не помогло. За все время с губ маленького африканца не сорвалось ни слова.

Но однажды ночью, когда все спали, Том заглянул в подвал и обнаружил, что мальчишка не спит. Тому вообще ни разу не удалось застать его спящим. То ли он вообще никогда не спал, то ли обладал столь тонким слухом, что моментально просыпался, едва заслышав чье-то приближение.

Том взял с собой здоровенный кусок курицы, который он принялся с аппетитом жевать на глазах мальчишки, который молча следил за ним из темноты.

– Ты тоже получишь кусок, если произнесешь мое имя, – сказал Том. – Тебе ведь хорошо известно, как меня зовут. Каждый раб должен знать имя своего хозяина. Скажи, как меня зовут, и я дам тебе мяса, но поторопись, иначе я все съем сам.

Темнота молчала.

– Я мог бы притащить сюда Хуана Карлоса, – пробормотал Том, – он бы заставил тебя заговорить.

Том доел курицу. Мальчишка по-прежнему сидел в углу, поджав под себя грязные ноги. Он был все такой же тощий.

Том толкнул его ногой.

– Скажи что-нибудь, раб, – велел он, – скажи, иначе твой хозяин рассердится. Я могу хорошенько поколотить тебя, и ты это знаешь. Никто не сможет помешать мне, потому что я твой хозяин. Ты мой, и я могу сделать с тобой все, что захочу. Если мне захочется, я могу сломать тебе обе руки и выкинуть тебя в море, и ты пойдешь ко дну, как камень. Как камень, слышишь, что я говорю?