Кольцо любви - [13]

Честно говоря, мне почему-то кажется, что православие и католичество находятся примерно на одних и тех же позициях, и я по своим убеждениям являюсь православным протестантом.

– Франц, откуда ты все это знаешь? – спросил я, будучи сильно удивленным его познаниями в теологии и сгруппировав то, что он рассказывал по пунктам.

– Война, сударь, дама переменчивая, – с хитринкой отвечал он, – иногда она скачет вперед, захватывая все новые территории, а то возвращается назад, иногда медленно, иногда быстро, теряя по дороге своих поклонников. А такая же дама с другой стороны идет за ней и подметает все оставленное. Спросят меня, а ты католик или протестант? А ну ответь я не так, и все – вздернут на суку, только ножки задергаются. А так присмотришься к людям, как они крестятся, кому и сам скажешь, что, мол, клянусь непорочной Девой Марией, что я католик и отстанут супостаты. Или скажешь, что ты с Библией не расстаешься, и только вера твоя помогает тебе в спасении своей души. И протестанты говорят тебе – здравствуй, брат. А крестики у всех одинаковые. И говорят все на одинаковых языках, да только Библия моя на немецком языке в одном кармане, а на латыни – в другом кармане. И тут главное не перепутать.

– А ты сам-то, какой веры, Франц? – с улыбкой спросил я.

– Вера моя древняя, да только для спасения души своей и тела приходится быть и тем, и другим, – ответил Франц.

В принципе, он прав. Католичество за свои догматы оставило нам в истории инквизицию и Варфоломеевскую ночь. Души спасали, уничтожая протестантов, иноверцев, в числе коих были и родственники моего нового товарища.

Глава 10

Тот же Франц рассказал мне о том, как началась Тридцатилетняя война.

Выборные протестантов из Богемии в 1618 года приехали в Прагу в католическую комиссию, чтобы потребовать объяснений по поводу строгих мер, принимаемых по отношению к ним. Спор в комиссии превращается в драку, и делегаты выбрасывают в окна замка двух чешских католических советников и секретаря императора Священной Римской империи.

Выброшенные из окна упали в кучу навоза и спаслись. Не всяк враг, кто тебя в дерьмо бросает и не тот друг, кто тебя из дерьма вытаскивает. Старая побайка. Мятежные протестанты сразу сформировали свое правительство и создали небольшую армию. Вот так и началась Тридцатилетняя война.

Хочу, уважаемый читатель, сделать небольшое отступление. Дальше речь пойдет о вещах интимных, поэтому я не буду раскрывать истинные имена героев и их точные места жительства, чтобы, не дай Бог, не бросить тень сомнения или подозрения в чем-то неблаговидном на их потомков.

Как-то очень быстро и незаметно ухоженность лесных дорог и аккуратность встречавшихся фольварков сменилась обыкновенным, нашенским отношением к объективной реальности, название которой созвучно со словом марксизм и вышло оно из народных слоев, но, тем не менее, претендует на занесение в разряд научных терминов вольного толка.

На дорожных развилках стали встречаться столбы со статуйками Девы Марии и распятиями, где каждый католик (после проведенной беседы по ликвидации религиозной безграмотности я уже стал разбираться, что и к чему) мог преклонить колено и вознести молитву Спасителю нашему и матери его.

Домишки и одеяния людей сразу наводили на мысль, что мы попали как будто куда-то на Украину. Да и разговор людей, упоминавших дзенькỳе, коштỳе, парасóлька, скарпэтки, сподэнке, поньчóхы, кáва, цебỳля, шклянка, ондуляция, око, пéрсь, почекáльня, пан. Только язык то не украинский, а польский. Восточная Пруссия закончилась и началась Польша, Полония. Речь Посполитая.

– Prosze o panski paszpot? (Прошу ваш паспорт), – произнес по-польски всадник с белым пястовским орлом на кокарде и с белым султанчиком под ней. Два человека сопровождали его. Никак пограничный патруль.

Мы достали свои бумаги.

– Так, так, – загадочно произнес начальник патруля, – были на службе в Московии, пан?

Был, пане, – ответил я, – а сейчас еду проведать родственников в Гишпанию.

– Так, так, а чем же москали так сманили вас, ясновельможный пан, на русскую службу? – недобро спросил поляк. – А вы знаете, сколько они побили поляков, которые несли им культуру и веру истинную в Бога нашего Иисуса Христа и Пресвятую Деву Марию? И какой черной неблагодарностью они нам отплатили? Польша во веки веков не забудет им этого оскорбления, и всегда будет делать так, чтобы москали содрогались, когда им придется приближаться к нашим пределам. А вам, ясновельможный пан, не ежится в наших пределах?

Чувствовалось, что начальник патруля не прочь подраться и на кулаках, и на саблях, да только зацепить меня не может, и оружия у меня одинакового с ним нет, а он, вероятно, в шпажном бою не мастак.

– Нет, пан, не ежится, – сказал я, – я же не русский, а был только на службе у них. Русскому царю так же почетно служить, как и королю польскому, и королю французскому, и королю испанскому. Честь солдата ценится всеми. В те времена, о которых пан имеет честь поминать, я был еще маленьким, и мне не довелось быть свидетелем этих событий. Соглашусь с паном в том, что русские очень своеобразные люди. Они учат медведей плясать под свою дудку, но сами ни под чью дудку плясать не собираются и не будут. И учатся они только тому, что им нужно и науку всю под себя переиначивают. Каждый, кто их обучать возьмется, сам быстрее станет русским, чем они станут нерусскими.