Кольцо Либмана - [8]
Жаль, что я примчался сюда сломя голову, даже не подготовившись как следует. Кроме истории, которая произошла с последним царем и его семьей, я практически ничего не знаю об этой стране. Книги для меня всегда выбирала моя жена. Она покупала множество англо-саксонских авторов, иногда что-нибудь из Мопассана, вообще мне кажется, что в области литературы ничего не придумано лучше увлекательных историй сэра Конан Дойля. Книги немецких авторов, которые достались мне в наследство от моего отца, переплетенные в красивую желтую телячью кожу, Эва сразу после нашей свадьбы отправила на чердак…
А что это у меня на пути за храм? Ах да, та самая леденцовая церковь. Выходит, на этом месте был убит царь или все-таки нет?
Я шел по черной, как бархат, улице, слушая звук собственных шагов, звонких, как щелканье бича по стенам, и наконец вышел на площадь. Здание с колоннами распахнуло двери и стало медленно выпускать публику: освещенные бледными пучками света, из театра на улицу потянулись какие-то призраки в длиннополых пальто, местные горожане и иностранцы. Странно, что я не замечал эту площадь раньше. Видеть и воспринимать — это совсем разные вещи. Человеческий мозг — до сих пор не исследованный до конца конгломерат крошечных мышц и нервных каналов, в слаженном действии которого каждую минуту может возникнуть сбой. Это я узнал от доктора Дюка, он всегда был готов сочетать лечение с просвещением. Я рассказал ему про «хоп-хе-хе» моего отца, и он все добросовестно записал своей мраморной ручкой, той самой, которой он обычно выписывает счета. Эти врачи — все мошенники и проходимцы, вот что я усек. Посредине площади в окружении деревьев высится памятник. У этого бронзового Ленина не только развевающиеся полы пальто, но и вполне приличная курчавая башка. Симпатичный был в молодости чувак. Я сильно прибавил шагу, мостовая под моими ногами стала уходить назад, сверкая золотом, как шкурка свежей копченой скумбрии.
«Стройная брюнетка», — неотступно стучало у меня в голове. И как это могло прийти в голову этому бельгийцу? Не считая той шлюхи, этой чертовой Сони, которая… Ох, только бы не свихнуться! Ничего, все еще уляжется, времени полно! Дворцы, колонны, купеческие особняки, изукрашенные мосты… Есть ли еще что-нибудь выпить..?
Я понимаю, что перескакиваю, рассказываю то про одно, то про другое, но такова уж моя повесть и, кроме того, хронология — это для идиотов. То, что я сейчас собираюсь вам рассказать, произошло дня через три после той прогулки. Я провел все это время в своем кресле у окна, сложив руки на коленях и пялясь на кишащий курортниками пляж. Ветер продолжать дуть с востока. Так я и сидел, пока мне не стало совсем тошно, и тогда я резко задернул шторы.
— Фу, господин Либман! — возмутилась Лидия, которая не разрешала называть себя медсестрой. Она считалась социальным работником, но мне кажется, она была обыкновенная медсестра. По крайней мере, так она выглядела. И так пахла — мочой и старой ливерной колбасой. — На улице чудесная летняя погода, а вы задернули шторы!
И с этими словами она опять их отдернула.
— Вы только посмотрите, как весело! Дети играют с надувными шарами. Видите корабли на море? Это начало регаты.
— Ненавижу веселье, — мрачно пробурчал я в ответ, хоть это была и неправда.
Просто у меня стояли перед глазами те агрессивные индейцы с нудистского пляжа и потом долгие часы напролет я размышлял над словами моей жены.
Шея до сих пор болела. Я получил обезболивающие таблетки. На любой случай в Бад-Отеле были припасены таблетки. Если раз не сработал желудок, пожалуйста, таблетки. Одну ночь не поспал — таблетки. В другой раз спал, но рано проснулся — таблетки. Однажды я забыл принять таблетки, просто забыл, и все. «Пожалуйста, примите вот это, — сказала замаскированная медсестра Лидия, — таблетки от забывчивости, от них ваши мысли прояснятся».
Но мои мысли и так прозрачны, как хрусталь или как звездный дым, — в этом-то вся проблема. Я помню абсолютно все. Свой первый школьный день и то, как мой отец вернулся из тюрьмы и в первый же вечер принялся доставать на кухне мою мать (и это после того, как он часами рассказывал, время от времени лихо восклицая «Хоп-хе-хе!»); даже обстоятельства, предшествовавшие моему первому эротическому сну, я помню наизусть. Так что радуйтесь, господа врачи, и записывайте мои первые сопутствующие обстоятельства!
Дня через четыре установился антициклон. Городок 3* снова опустел, Северное море превратилось в бурлящий океан голубовато-белой и серой пены, на пляже не осталось ни души, но только мне снова пришла охота пойти размяться в сторону Ноордвейка, как зазвонил телефон. Это было… Черт, что бы это значило?… Ну вот, опять погас свет… Погодите-погодите… Дежурная по этажу… Какой там номер у этой самой Иры?
5
Итак, телефон трещал, а такое случается нечасто. Моей первой мыслью была мама, с мамой что-то случилось! Но с мамой ничего особенного не случилось. С тех пор как она вдруг ни с того, ни с сего превратилась в растение, я ее больше не видел. Не мог переносить это зрелище интеллектуально.
— Янтье, — зазвучал в трубке оживленный голос, — как твои дела?
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
Модный роман популярного немецкого писателя. Знаменитый композитор нанимает скромного аспиранта литобработчиком собственных мемуаров… Игра самолюбий и сладострастия, барочная атмосфера, заставляющая вспомнить о лучших вещах Джона Фаулза, тонкая ирония и убийственный сарказм — все это превратило изысканный роман немецкого автора в один из европейских бестселлеров на рубеже тысячелетий. Пасквиль или памфлет? Вот о чем спорит немецкая и международная критика.
Гретковска — одна из самых одаренных, читаемых и популярных польских писательниц. И, несомненно, слава ее носит оттенок скандальности. Ее творчество — «пощечина общественному вкусу», умышленная провокация читателя. Повествование представляет собой причудливую смесь бытописательства, мистики, философии, иронии, переходящей в цинизм, эротики, граничащей с порнографией… В нем стираются грани реального и ирреального.Прозу Гретковской можно воспринимать и как занимательные байки с «пустотой в скобках», и как философский трактат.