Кольцо художника Валиади - [18]
– Дафай, дафай! – подталкивая Валиади дулом автомата, хмуро сказал Кинке. – Сейчас? – кивнул на Валиади, обращаясь к разноцветному мотоциклисту.
– Нет, черт возьми, подождем до ваших именин! – огрызнулся тот. – Что за идиотская манера задавать ненужные вопросы!
Глава восемнадцатая
Взобравшись наверх, Валиади взглянул на дно котловины. Там уже никого не было, лишь одиноко чернела брошенная тележка. Кто-то из конвойных сорвал Лизино одеяло и, торопясь, кое-как, комкая, засовывал его в свой мешок. В спешке он, видимо, не очень-то церемонился: выкинутая из тележки Лизушка лежала на грязной, притоптанной земле – как-то странно скособочась, с подвернутой головой. Ее высохшие, похожие на белые палки ноги, заголясь, дико торчали из-под пестренького халатика. Все было так, как и представлял себе Валиади. И он отвернулся и равнодушно подумал, что скоро вот так же будет лежать и он, и это сейчас не показалось ему ни страшным, ни нелепым. Мысль, что он хорошо, на совесть, сделал то, что ему нужно было сделать, успокаивала его и даже умиротворяла. Проходя мимо выстроенных жалких, мокрых и оцепеневших от страха людей, он кивал им головой и ласково, хрипловатым своим баском, повторял:
– Ничего, ребятки… Ничего…
– Мольшайт! – сердито крикнул Кинке и сильно, со злобой, ударил Валиади по ноге.
Старый художник замолчал, пошел, морщась от боли, прихрамывая. «Слабовато это выйдет по-немецки, – огорчился он. – Хорошо бы как следует выругать этого дурака…» И никогда в жизни не ругавшийся, да и не умевший ругаться, он обернулся к конвойному и с удовольствием выпалил несколько бранных русских слов, о которых он только и знал, что они очень оскорбительны, но смысл их был ему туманен.
– Ну-ну! – удивленно проворчал немец. – Экая бешеная руска швинья!
В конце построенных в ряд людей Валиади увидел горбатенькую и длинноволосого старика. Горбатенькая концом платка утирала слезы, а старик словно застыл, заледенел от страха. Видно было, как у него непроизвольно дергается нижняя челюсть.
– Вот вам, – проходя мимо него, усмехнулся Валиади, – ваше наисовершеннейшее…
– Мольшайт! – крикнул Кинке.
– Нет, он определенно псих, – заметил его товарищ.
– Знаем мы их! – сказал Кинке. – Это такой народ. А молодец Фольбаум! – Он искривил рот в подобии усмешки. – Право, молодец, догадался перед смертью оторвать у него пуговицу!
– Ну, от этого бедняге Фольбауму не легче, – вздохнул конвойный. – Да и вдове его тоже…
А Валиади шел и все старался припомнить, где же, где он видел небритого старика. На башмаки налипли пудовые лепешки черной, жирной грязи, ноги скользили, болела ушибленная коленка… И еще думал Валиади, долго ли ему так идти и зачем так далеко, когда можно было бы его застрелить и в яме.
Наконец ему велели остановиться. И тут он вдруг совершенно неожиданно и ясно вспомнил, кто был этот старик. Года два назад Валиади облюбовал для этюда дворик бывшего костела, где помещалась баптистская молельня. Сам костел был неинтересен, хорош показался ему заросший сиренью дворик. Несколько раз ходил он туда писать цветущую сирень и однажды, так просто, из художнического любопытства, зашел в молельню. Там было скучно и голо. На длинных скамейках сидели какие-то унылые люди и такими же унылыми голосами пели плохие стихи. А впереди, как в плохоньком клубном зале, возвышалась небольшая эстрада, над которой висела полоска бязи с грязно-голубой надписью: «Бог есть любовь». Когда кончили петь, на эстраду вышел старик с длинными волосами и начал скучно и длинно говорить что-то тоже очень унылое и скучное. Вчерашний назойливый утешитель и был тот самый старик из молельни.
В это время Валиади почувствовал сильный толчок в спину, мысль оборвалась, и он перестал жить.
Люди же, выстроенные на краю ямы, услышали сухой треск короткой автоматной очереди и увидели, как медленно, словно нехотя, повалился Валиади и как над его телом нагнулся конвойный, словно желая проверить, хорошо ли он выполнил приказ начальника. Но тут пленным велели собирать вещи и готовиться в дорогу. И они, потрясенные виденным, кинулись надевать свои мешки, так и не поняв, за что немцы убили высокого бородатого старика.
Обшарив карманы мертвого художника, Кинке ничего в них не нашел, кроме старинных серебряных часов с ключиком, и, выругавшись, сунул их в карман.
– Пошли, – сказал он товарищу, который молча стоял в стороне.
– Что ж колечко-то, неужели не возьмешь? – насмешливо спросил тот.
– А я и не заметил, черт возьми! – сказал Кинке и с трудом стащил с указательного пальца Валиади кольцо. – Ишь ты! – усмехнулся, повертел колечко в руках. – Что не придумают… Да ведь железное… хлам!
И он швырнул кольцо в мокрые кусты почерневшей, увядшей полыни.
Глава девятнадцатая
Энский областной краеведческий музей занимал одно из самых красивых зданий города. В конце восемнадцатого века дом этот был построен кем-то из впавших в немилость екатерининских фаворитов. Нынешние искусствоведы признавали в нем стиль великого Растрелли и честь создания великолепного дворца приписывали одному из учеников знаменитого зодчего.
С давних времен жители Энска считали своим долгом показывать приезжим в числе прочих городских достопримечательностей и это архитектурное чудо. Одни восторгались чудесным рисунком легчайших, как стебли ландыша, колонн, а другие дивились прочности сооружения и говаривали обычно: «Да-а, батюшка, умели строить в старину…» И лишь Маяковский, в одну из своих поездок заглянувший и в Энск, сказал со вздохом:
Уголовный роман замечательных воронежских писателей В. Кораблинова и Ю. Гончарова.«… Вскоре им попались навстречу ребятишки. Они шли с мешком – собирать желуди для свиней, но, увидев пойманное чудовище, позабыли про дело и побежали следом. Затем к шествию присоединились какие-то женщины, возвращавшиеся из магазина в лесной поселок, затем совхозные лесорубы, Сигизмунд с Ермолаем и Дуськой, – словом, при входе в село Жорка и его полонянин были окружены уже довольно многолюдной толпой, изумленно и злобно разглядывавшей дикого человека, как все решили, убийцу учителя Извалова.
«… Сколько же было отпущено этому человеку!Шумными овациями его встречали в Париже, в Берлине, в Мадриде, в Токио. Его портреты – самые разнообразные – в ярких клоунских блестках, в легких костюмах из чесучи, в строгом сюртуке со снежно-белым пластроном, с массой орденских звезд (бухарского эмира, персидская, французская Академии искусств), с россыпью медалей и жетонов на лацканах… В гриме, а чаще (последние годы исключительно) без грима: открытое смеющееся смуглое лицо, точеный, с горбинкой нос, темные шелковистые усы с изящнейшими колечками, небрежно взбитая над прекрасным лбом прическа…Тысячи самых забавных, невероятных историй – легенд, анекдотов, пестрые столбцы газетной трескотни – всюду, где бы ни появлялся, неизменно сопровождали его триумфальное шествие, увеличивали и без того огромную славу «короля смеха».
«…– Не просто пожар, не просто! Это явный поджог, чтобы замаскировать убийство! Погиб Афанасий Трифоныч Мязин…– Кто?! – Костя сбросил с себя простыню и сел на диване.– Мязин, изобретатель…– Что ты говоришь? Не может быть! – вскричал Костя, хотя постоянно твердил, что такую фразу следователь должен забыть: возможно все, даже самое невероятное, фантастическое.– Представь! И как тонко подстроено! Выглядит совсем как несчастный случай – будто бы дом загорелся по вине самого Мязина, изнутри, а он не смог выбраться, задохнулся в дыму.
«… На реке Воронеже, по крутым зеленым холмам раскинулось древнее село Чертовицкое, а по краям его – две горы.Лет двести, а то и триста назад на одной из них жил боярский сын Гаврила Чертовкин. Много позднее на другой горе, версты на полторы повыше чертовкиной вотчины, обосновался лесной промышленник по фамилии Барков. Ни тот, ни другой ничем замечательны не были: Чертовкин дармоедничал на мужицком хребту, Барков плоты вязал, но горы, на которых жили эти люди, так с тех давних пор и назывались по ним: одна – Чертовкина, а другая – Баркова.
«… Со стародавних времен прижился у нас такой неписаный закон, что гениям все дозволено. Это, мол, личности исключительные, у них и психика особенная, и в силу этой «особенной» психики им и надлежит прощать то, что другим ни в коем случае не прощается.Когда иной раз заспорят на эту тему, то защитники неприкосновенности гениев обязательно приводят в пример анекдоты из жизни разных знаменитых людей. Очень любопытно, что большая часть подобных анекдотов связана с пьяными похождениями знаменитостей или какими-нибудь эксцентричными поступками, зачастую граничащими с обыкновенным хулиганством.И вот мне вспоминается одна простенькая история, в которой, правда, нет гениев в общепринятом смысле, а все обыкновенные люди.
«… Наконец загремела щеколда, дверь распахнулась. Кутаясь в старенький серый платок, перед Мочаловым стояла довольно высокая, худощавая женщина. На сероватом, нездоровом лице резко чернели неаккуратно подведенные брови. Из-под платка выбивались, видно еще не причесанные, черные волосы. Синяя бархотка на белой худенькой шее должна была придать женщине вид кокетливой игривости. Болезненность и страдание провели множество тонких, как надтреснутое стекло, морщинок возле рта, на щеках. Все в ней было жалко и нехорошо.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В пятый том Собрания сочинений вошла книга 4-ая романа "Тихий Дон".http://rulitera.narod.ru.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.