Кольцо - [7]

«История – это просто набор каких-то баек. И половина из них довольно бессмысленна. Совершенно не ясно, чему верить.

История нам неподконтрольна, – заключил Кристофер. – Как огонь: он может охватить что угодно и творить всё что вздумается. Так же, как во сне, в книжках или на войне. Никогда не знаешь, что будет.

С точными науками, вроде математики, ты всегда понимаешь, в чём суть. Решение или верно, или ошибочно. Можно точно измерить вес, скорость или длину предмета. Можно разобрать механизм и посмотреть, как он работает. Всё это реальные вещи. Такие, как самолёты, кирпичи, здания или военные корабли.

Можно измерить время, для этого достаточно любых старых часов, и оно всегда будет одинаковым.

В часе шестьдесят минут.

В сутках двадцать четыре часа.

Месяцы. Годы. Столетия.

Люди пытаются измерить историю, прикладывая к ней линейку времени, но тогда она превращается всего лишь в набор цифр. Придаток математики.

1066. 1666. 1914. 1940».

Он так и заснул, уткнувшись в книжку, со съехавшими на лоб очками. Этим вечером и несколько следующих дней воздушных налётов не было, и это было самым приятным. В городе царило умиротворение. Рождество праздновали даже люфтваффе, германские военно-воздушные силы. Но все понимали, что, чем ближе Новый год – тем ближе и начало новых бомбёжек, когда воздух вновь огласится воем падающих на город бомб, рёвом сирен и грохотом орудийных залпов.

* * *

– Нет, вы только взгляните на него! – восхищался Альберт, несколькими днями позже рассматривая Кристофера в новом комбинезоне. – А тебе очень идёт.

– Он точно такой же, как у мамы, – ответил мальчик. – Теперь мне только каски не хватает.

Поверх комбинезона на нём была лётная куртка и полосатый шарф, а руки от пронизывающего холода защищали рукавицы.

– Она говорит, что теперь я могу вместе с вами стоять на вахте. Хотя бы по паре часов.

– Может, и так, – кивнул Альберт. – Но пока у тебя нет каски, тебе придётся как всем сидеть в бомбоубежище под церковью Всех Святых. Мне совсем не хочется, чтобы ты получил по башке, и я бы потом оправдывался перед твоей мамой.

– Да мне надоело это убежище! Там скука смертная!

– А здесь тебе не парк развлечений, приятель.

Альберт и Кристофер стояли рядом на наблюдательной вышке и, прислушиваясь, всматривались в ночь. Альберт был очень худым – мама считала, что слишком худым – пожилым мужчиной с проседью в волосах и закрученными усами, которые он отказывался сбривать, невзирая на моду. В предыдущую войну он служил в артиллерии, и усы были единственным, что, как он считал, выдавало в нём артиллериста.

– А вы не жалеете, что вас не взяли на эту войну? – спросил Кристофер.

– Разве не взяли? – Брови Альберта удивлённо взметнулись вверх. – А что я тогда сейчас тут делаю?

– Я хотел сказать – не жалеете ли вы, что вы не на фронте?

– Вот уж нет, – покачал головой Альберт. – Я за свою жизнь уже навоевался. Лучше уж я буду бороться с огнём. Это не так отвратительно, как убивать людей.

Замолчав, они задумчиво смотрели на притихший город.

– Красиво, правда? – спросил Альберт. – Только посмотри, какое небо! Грядущее Царство – вот оно что. Такие-то небеса звёздные. Ты когда-нибудь думал, что над Лондоном может быть такое звёздное небо?

– А ведь звёзды там были и раньше, – кивнул Кристофер. – Мы просто не видели их, потому что в городе всегда было много огней.

– Да, затемнение – пожалуй, единственное, за что можно поблагодарить эту войну: теперь мы можем любоваться на звёздное небо.

– Интересно, как это всё выглядит с неба? – спросил Кристофер. – Здорово, наверное, лететь среди звёзд и смотреть вниз на Лондон.

– В мирное время, должно быть, так. Но если ты сидишь за штурвалом бомбардировщика, то это наверняка жутко до чёртиков.

Кристофер кивнул.

– Иногда мне очень нравится смотреть на пожары, – проговорил он тихо, словно боясь, что кто-то подслушает. – Это очень плохо, да?

– Я понимаю, о чём ты, – успокаивающе кивнул Альберт.

– Раньше я думал, что огонь всегда рыжий, – продолжал Кристофер. – Но это совсем не так. Иногда он из алого становится совсем синим, а потом жёлтым – но эти цвета совсем не такие, какие обычно бывают. А ещё пламя рассыпается искрами, когда меньше всего этого ожидаешь. – Он резко осёкся, явно смутившись от своего многословия и подумав, что он сейчас похож на тех странных молодых людей, которые декламируют всякую там поэзию. – Но я всё равно не хочу, чтобы Лондон сгорел, – заключил Кристофер. – Мне такое как-то даже в страшных снах снилось.

– Ну-ну, приятель. Он и раньше сгорал, и ничего, – успокоил его Альберт. – На том месте, где мы сейчас стоим, во время Великого лондонского пожара всё выгорело дотла. Начался пожар на Паддинг-Лейн, где сейчас стоит Монумент, но потом выгорел весь город – до самых римских стен и дальше, почти до Уайтхолла. И собор Святого Павла сгорел, всё сгорело.

– Мы это как раз в школе проходим.

– Тогда слушай внимательно, – кивнул Альберт. – Люди лишились всего своего имущества, совсем как сейчас, только что в те времена не было никаких убежищ и бежать было некуда – только на все четыре стороны, подальше от города. Поэтому-то я и стою тут по ночам в дозоре.