Кольцевой разлом - [19]

  - Да, глаза, глаза... Но вот лицо... Федя писал мне, что вы воевали. Это вас так ранило, бедный?

   Корсаков в тот момент вовсе не ощущал себя бедным. Бедной скорее выглядела тетушка, пугливо утянувшая его в свою заваленную вещами комнату, говорившая вполголоса и всем своим видом выражавшая страх. Она, конечно, спрашивала Корсакова об отце, об их жизни в Америке, но полноценного разговора не получалось. Наконец Корсаков потерял   терпение и напрямую спросил старушку, в чем дело.

  - Знаете, Витя, я не робкого десятка, - ответила та. - Я ведь всю войну была на передовой, но никогда не чувствовала такого страха, как сейчас. Я даже не за себя боюсь, не за свою жизнь - мне все равно скоро умирать. Я боюсь унижений, на которые не могу ответить. Витя, лучше уходите - вы не знаете, что это за люди!

  - Какие люди, Вера Николаевна?- спросил Корсаков. - В квартире кроме нас никого нет!

  - Они ушли ненадолго, сказали, что скоро придут. Витя, я боюсь этого мира, потому что в нем могут быть такие люди. Они могут сделать с вами что угодно - надругаться, убить, и не в гневе, не по какой-то нужде, а просто для того, чтобы лишний раз сходить в ресторан. Боже, я дожила до таких лет и не знала, что есть такие люди!

  - Вера Николаевна, успокойтесь и расскажите мне все подробно,- потребовал Корсаков. Оказалось, что вся каша заварилась из-за квартиры, на которую положил глаз один из лидеров местной преступной группировки, являвшийся одновременно и владельцем фирмы по торговле недвижимостью. Узнав о смерти одного из трех соседей по коммуналке, он быстро купил освободившуюся комнату у его наследников, каким-то образом договорился со вторым соседом ("Не знаю, как это вышло, он выписался и уехал, а ведь говорил, что не хочет уезжать",- говорила тетушка), а затем взялся за Веру Николаевну. Уезжать той было решительно некуда, а покупать старухе комнату бандит считал излишним. Он решил хорошенько надавить на бабку, чтобы она сама попросилась в дом престарелых, но перед этим оформив договор о купле-продаже квартиры за какую-нибудь символическую сумму не выше той, которые обычно показывают в подобных договорах, дабы не платить налогов. Вера Николаевна поначалу решила сопротивляться, но ее решимость уже начинала ослабевать: подручные бандита целыми днями околачивались в квартире, пили, гоготали и развлекались тем, что всячески издевались над беззащитной старушкой. Корсаков видел в жизни   много всякого зла, но тут почувствовал, что его начинает бить дрожь. Его взгляд скользнул по фотографии на стене, где тетушка была запечатлена в военной форме с орденом Красного Знамени на гимнастерке, и задержался на стоявшем на полу ночном горшке. "Да она же и в туалет, и на кухню боится ходить!- догадался Корсаков. - Она же голодная, наверное!" Тетушка перехватила его взгляд, и ее губы задрожали. Некоторое время она крепилась, но слезы неудержимо катились из ее глаз. Она опустила голову и беззвучно заплакала. За все, что ей пришлось претерпеть в жизни, судьба вознаградила ее унизительным заточением в собственной комнатке, одиночеством и постоянным страхом,- эта мысль одновременно промелькнула в голове и у нее, и у ее гостя.

  - На кухне есть какая-нибудь еда?- спросил Корсаков.

  - Не знаю...- беспомощно пожала плечами тетушка. - То, что я для себя покупаю, они или съедают, или выкидывают.

   Корсаков прошел на кухню и обнаружил, что стол завален всякой снедью. Видимо, непрошеные гости пировали в одной из комнат, а здесь только нарезали закуски. Походило на то, что они отправились за добавочной выпивкой, однако Корсаков твердо решил их дождаться, куда бы они ни ушли. Впрочем, ожидание оказалось недолгим. Корсаков сидел в комнате Веры Николаевны и наблюдал за тем, как старушка ест наскоро приготовленный им бутерброд - ест аккуратно, не выказывая ни малейшей жадности,- когда щелкнул замок входной двери и в прихожей раздались наглые и слегка хмельные мужские голоса. Звякали бутылки, шуршали пакеты. Пришельцев было трое, как без труда определил Корсаков - они обсуждали какую-то попойку с девицами и время от времени разражались неудержимым смехом. Тетушка прекратила есть и в испуге застыла.

  - Я сейчас выйду к ним, а вы запритесь в комнате и не открывайте, пока я не постучусь,- сказал Корсаков. Тетушка покачала головой:

  - Дверь не запирается. Они клея налили в замок, а мастера прогоняют.

  - Ну тогда просто сидите здесь и не выходите. И ничего не бойтесь,- с   улыбкой произнес Корсаков и поднялся со стула, но в этот момент заметил, что голоса в прихожей затихли.

  - Кто там у нее?- послышался настороженный голос. Дверь рывком распахнулась. На пороге стоял высокий и бледный жгучий брюнет, похожий не то на осетина, не то на молдаванина, Корсакову же сразу вспомнились его старые друзья-сицилийцы. Это воспоминание отнюдь не добавило в его душе симпатий к брюнету, однако тот, похоже, и не нуждался ни в чьих симпатиях. Выглядел брюнет чрезвычайно внушительно: новенькие дорогие штиблеты, шелковая рубашка, под которой на волосатой груди поблескивал усыпанный бриллиантами большой золотой крест, массивные дорогие часы... Брюнет злобно ощерился, блеснув золотым зубом, и строго спросил: