Кольца Джудекки - [4]

- Я в Аду?

- Эк, куда хватил! - Преследователь повеселел, заперхал. Смеялся так. - Итъ, почти все про Ад-то спрашивают. Да ты не стой, садись вон на приступочку. Бежать-то больше не будешь?

Илья мотнул головой.

- А и не надо. Возьмем заречную Игнатовку или остров Крюковку. Говорил я уже про них. Только там много хуже чем у нас.

- Ты погоди, - перебил Илья стражника, который устроился рядышком на каменной колоде. - Город ваш где? Где находится?

- На земле. А как звать не знаю.

- Кто-нибудь знает?

- Неа.

- Сам ты как сюда попал?

Стражник крякнул, помолчал. Илья сгорбился, в ожидании ответа.

- Мы с отцом в Полоцк шли. Две подводы, людишек человек десять, может больше, не помню уже. Замешкались на болоте. Гать там. Я в сторону от торной дороги отошел.

Оборачиваюсь и будто издали вижу: люди мелкие как мураши копошатся. На меня никто не смотрит. Потом пропали. А я тут оказался. Ровно помер и воскрес.

Сначала тоже помстилось: в подземном царстве, у Трехглавого. Ан, нет! Солнце светит. У Трехглавого какое солнце? Деревья хоть и не наши, а головами вверх растут. Люди как люди, только разные.

- У вас одинаковые были? - машинально спросил Илья.

- Не так. И у нас конечно: поляне, древляне, полочане, печера, весь, чухна белоглазая. Здесь по другому. Друг друга не понимают. И у нас полянин с хазарином не сговорятся. Так толмача найдут. А здесь речь вроде понятна… а не понятна.

Господи! Что за хренотень навел, Ты, на несчастного раба своего? Понимают, не понимают… а ведь и я не понимаю! То есть каждое слово по отдельности - да. А смысл ускользает.

Следующий вопрос вылетел по инерции:

- Правил у вас кто? Царь, князь, исправник? Армия? Законы?

- Не ведаю что такое армия. А правили: в Киеве Асколъд, в веси у нас отец мой, в Новгороде - не помню. Там только-только нового посадника крикнули.

Перед Ильей была четкая и занимательная как рисунок душевнобольного картина - масса продуманных деталей и полный смысловой абсурд. Дохристианская Русь!

Аскольд и Дир, Рюрик где-то на подходе. Или - уже? Не помню. Вещий Олег отмстил неразумным хазарам… а тут я к ним. И что с этим со всем теперь прикажете, делать?!

Жить, робко трепыхнулось тело. Нет! завопил, плавящийся от напряжения мозг.

Только вот час назад фантики от презервативов в глаза лезли, тинэйджеры на мосту целовались.

Бежать! Бежать…

В неведомую Игнатовку? В Крюковку?

К старому римскому колодцу! Разлететься о камень, долбануть головой холодную твердь: пусти обратно, под удар бампера.

- Вернуться как? - едва выговорил Илья онемевшими губами.

- На площадь?

- Нет. Туда, откуда пришел.

- Не получится. Камень-то, на котором человек проявляется, даже своротить пытались. Ничего за ним нет. Раньше водяная жила была, да высохла. Не раз его ворочали. Городской совет так приговорил: к камню стражу приставить, чтобы, значит, не допускать разора. То есть, не городской совет, конечно, а нашей слободы.

- Игнатовка, Крюковка. А ваша, как называется?

- Название, эва, много раз менялось. Борисовкой, Пучиной, помню звали, Скуратовкой, потом Томазовкой, Симоновкой, потом много еще как. Однова Ленскими горами нарекли.

- Может Ленинскими?

- Ага, ага. Дитлаг был. Еще Эль…не выговорю. Это, когда ромеи да арабцы один за одним пошли.

- Сейчас-то как зовется?

- Решили по имени слободского головы название давать. Стало быт сейчас - Алмазовка.

За разговором жуть и темная душная пелена немного отпустили. Слегка понужаемый стражем, Илья поднялся. Они двинулись в сторону площади, с которой началась жизнь Ильи Николаевича Донковича /если оно - жизнь/ в городе Дите.

Площадь, по трезвом рассмотрении, оказалась совсем маленькой. Посередине пыльным монументом торчал колодец, в плиты которого стучи, не стучи - бестолку. Оттуда они свернули в широкий пролом между домами, за которым начались щели и повороты.

Улочки петляли и загибались до ощущения, что топчешься на одном месте. Илья уже решил, что его специально морочат, когда очередной переулок вывел к перекрестку.

Та же брусчатка, тот же скудный городской ландшафт. Но здесь наличествовали люди.

Илья остановился. За ним встал страж:

- Осмотрись маленько, только близко не подходи.

- Нельзя?

- В карантине, - слово "байкер" выговорил тщательно как иностранное, непонятное и опасное, - отсидишь, тогда - да. Тогда - пожалуйста И путешествуй, где тебе вздумается. Можешь даже к суседям податься. Тока плохо у них.

Что там за соседи и плохо ли, хорошо ли живут, Илью пока не очень занимало.

Озираясь и одновременно отдыхая, - устал таки за короткий путь, - он спросил:

- Карантин для чего?

- Однова чуть город не вымер. Проявился, стало быть, человек с купырьями. Я как раз его принимал. Пока он от меня бегал, - а и все бегают, - пока ловили, да не враз поймали, он через мост в Игнатовку сиганул и в развалины ушел. А когда нагнали, он возьми и помри у нас на руках. Дохтур старый сказывал, что он и бегал-то в беспамятстве. И пошло. Больше полгорода вымерло. С того и повелось, проявленца в карантин сажать.

- Сам-то ты не заболел?

- Заболел. Отлежался. Нас таких по пальцами перечесть можно. Теперь только мы у колодцев дежурим.

- Жалование получаешь? - Донкович слушал, с более чем оправданным, интересом.