Кола ди Риенцо, последний римский трибун - [132]

— Рыцарь св. Иоанна, я знаю твои тайные замыслы; увертки и уклончивость для тебя неприличны и бесполезны. Если ты не замышлял заговора против моей жизни, то замышлял его против Рима. Тебе остается на земле просить только одной милости, именно: выбора смерти.

Губы Монреаля судорожно зашевелились.

— Сенатор, — сказал он тихим голосом, — могу я поговорить с тобой одну минуту наедине?

Советники подняли глаза.

— Синьор, — прошептал старший из них, — без сомнения, он имеет при себе скрытое оружие — не доверяйтесь ему.

— Пленник, — отвечал Риенцо после минутной паузы, — если ты хочешь просить помилования, то это будет напрасно, а перед моими помощниками у меня нет тайн; говори, что тебе нужно?

— Но послушай, — сказал арестант, сложив руки, — это касается не моей жизни, а благосостояния Рима.

— В таком случае, — сказал Риенцо, сменив тон, — я исполню твою просьбу.

Говоря это, он дал знак советникам, которые медленно вышли через дверь, за которой скрылся Виллани, а стража отошла в самый дальний угол залы.

— Теперь, Вальтер Монреаль, говори скорей, время не ждет.

— Сенатор, — сказал Монреаль, — моя смерть принесет вам мало пользы; люди скажут, что вы казнили своего кредитора для уничтожения вашего долга. Назначьте сумму за жизнь мою, оцените ее так, как могла бы быть оценена жизнь какого-нибудь государя; каждый флорин будет вам уплачен, и ваша казна будет полна целые пять лет. Если существование Buono Stato зависит от вашего управления, то ваша заботливость о Риме не позволит вам отказать мне в этой просьбе.

— Ты ошибаешься во мне, смелый разбойник, — сказал Риенцо сурово, — против твоей измены я мог бы остеречься, и потому прощаю ее; но твоего честолюбия никогда не прощу. Я знаю тебя! Положи руку на сердце и скажи, — если бы ты был на моем месте, продал ли бы ты жизнь Вальтера де Монреаля за все золото в мире? Несмотря на твое богатство, на твое величие, на твою хитрость, твои часы сочтены; ты умрешь с восходом солнца!

Устремив глаза на сенатора, Монреаль увидел, что надежды нет; гордость и мужество возвратились к нему.

— Мы напрасно тратили слова, — сказал он. — Мы играли в большую игру, я потерял и должен заплатить проигрыш! Я готов. На пороге между двумя мирами людей посещает дух пророчества. Сенатор, говорю тебе, что в раю или в аду, через несколько дней будет отведено место человеку, который могущественнее меня!

Когда он говорил эти слова, фигура его, казалось, увеличилась в размерах, глаза горели, и Риенцо вздрогнул, как никогда не вздрагивал прежде, и закрыл лицо рукой.

— Какую смерть избираешь ты? — спросил он глухим голосом.

— Топор: эта смерть прилична рыцарю и воину. Для тебя же, сенатор, судьба приготовила менее благородную смерть.

— Разбойник, замолчи! — вскричал Риенцо запальчиво. — Стражи! Отведите арестанта назад. С восходом солнца, Монреаль.

— Зайдет солнце бича Италии, — сказал рыцарь с горечью. — Пусть будет. Еще одна просьба: рыцари св. Иоанна имеют притязание на родство с августинским орденом; дайте мне августинского духовника.

— Хорошо; и я, который не могу даровать помилования твоему телу, буду молить всеобщего Судью помиловать твою душу!

— Сенатор, я покончил с людским ходатайством. А мои братья? В смерти их нет необходимости для твоей безопасности или для твоего мщения!

Риенцо немного подумал и сказал:

— Правда. Они были опасными орудиями, но без мастера могут ржаветь безвредно. Притом они служили мне. Жизни их будет оказана пощада.

V Открытие

Совет разошелся; Риенцо поспешил в свои комнаты. Встретив Виллани, он с чувством пожал ему руку.

— Вы спасли Рим и меня от большой опасности, — сказал он, — да наградят вас святые! — Не ожидая ответа Виллани, он пошел дальше. Нина в беспокойстве и тревоге ожидала его.

— Ты еще не в постели! — сказал он. — Ах, Нина! Даже твоя красота не выдержит этих бессонниц.

— Я не могла спать, не увидев тебя. Я слышала, что ты захватил Вальтера де Монреаля и что он будет казнен.

— Это первый разбойник, который умирает такой храброй смертью, — отвечал Риенцо, медленно раздеваясь.

— Кола, я никогда даже намеком не противилась твоим планам, твоей политике. Для меня довольно радоваться их успеху или горевать о неудаче их. Теперь я обращаюсь к тебе с одной просьбой: пощади жизнь этого человека.

— Нина…

— Выслушай меня, это важно для тебя! Несмотря на его преступления, его храбрость и ум приобрели ему поклонников даже между его врагами. Многие владетели, многие государства, которые втайне рады его падению, выкажут притворный ужас против его судьи. Далее: братья его помогли твоему возвращению в Рим, и свет назовет тебя неблагодарным. Братья его дали тебе денег, и свет назовет тебя…

— Остановись, — прервал сенатор. — Обо всем, что ты говоришь, я уже думал, но ты знаешь меня, перед тобой я не скрываюсь. Никакой договор не может обязать Монреаля, никакой милостью нельзя приобрести его благодарности.

— Если бы ты мог читать, Кола, в моих предчувствиях, — таинственных, мрачных, необъяснимых!

— Предчувствия! И у меня они есть, — отвечал Кола грустно, смотря в пустое пространство, как будто его мысли населили эту пустоту призраками. Потом, подняв глаза к небу, он с фанатической энергией, которая составляла значительную часть как его силы, так и слабости, сказал: — Боже, я по крайней мере не согрешил грехом Саула! Амалекитам не будет пощады!