Коко Шанель - [12]

Девочка обрела теперь пусть не жизнь в родной семье, которая была так дорога ей в Бриве и которая никогда больше не вернется, но, во всяком случае, что-то похожее на нее. И, хотя в ее отношении к тетушке и дядюшке еще сквозил налет недоверия, ближе родни у нее не осталось. Пусть этот дом не был ее домом, но здесь она все же чувствовала себя раскованнее, чем в суровом каменном интерьере средневекового аббатства. И еще – здесь, в Варение, Габриель время от времени слышала разговоры о том, о чем в аббатстве не могло быть и помину: о моде.

Шитье, которому ее учили в обители, было самого утилитарного свойства – расшить скатерть, окаймить салфетку, раскроить сукно, расширить или заузить юбку… Подобной работы было много и у тетушки Костье, и Габриель научилась сравнительно ловко с нею справляться. Но, кроме шитья вещей для повседневных нужд, тетушка интересовалась шляпами. Она никогда не приобретала их в готовом виде. Покупая в расположенном неподалеку большом городе Виши фетровые заготовки, она перекраивала их на свой фасон, моделировала, как ей подсказывала фантазия, украшала согласно своему вкусу. Под ее ловкими пальцами бесформенные болванки превращались не в те безликие головные уборы, которые мы видим по сто раз на дню, но в оригинальные модели, не встречавшиеся ни в Варение, ни в Сен-Пурсене, ни даже в Виши. Понятное дело, этим скромным изделиям далеко было до неподражаемого шика парижской моды… Ну и что! Представляется весьма правдоподобным, что именно в свете опыта, приобретенного у тетушки Луизы, в душу девочки запала мысль, что шитье – это нечто гораздо большее, чем нитки и иголка… Чем просто применение рутинных технических приемов в скучных повседневных занятиях.

В такие моменты Габриель ненадолго забывала о своей участи оставленной сироты, переставала завидовать судьбе своих более благополучных кузин.

К несчастью, в один прекрасный день кто-то в ее присутствии обронил в разговоре, что Альберт время от времени навешает тетушку Луизу, свою любимую сестру. Нетрудно понять, какую моральную травму причинило ей это открытие. Родной отец, который, оказывается, находит возможность наезжать в этот край, не предпринимает ни малейшего усилия, чтобы повидать собственную дочь!

Вот теперь она действительно почувствовала себя забытой-заброшенной круглой сиротой. Воспользовавшись первым же предлогом, она вбежала к себе в комнату и бросилась на постель, захлебываясь от рыданий.

Эта рана не затянется у нее никогда.

Вернувшись в Обазин, она также не найдет утешения. Даже искренняя привязанность со стороны Адриенн была бессильна успокоить ее.

Впрочем, проведя в Варение всего несколько дней, она нашла себе другую утеху – в чтении, уединяясь для этого на душном чердаке тетушкиного дома. Там, под раскаленной на летнем солнце черепичной крышей, в старинных запыленных чемоданах доживали свой век пустяковые брошюрки, пожелтевшие газетные фельетоны, неумело переплетенные тетушкой. Здесь же она открыла для себя сочинения иных романистов, как, например, Пьера Декурселя и Рене де Пон-Жеста,[8] повествовавших с буйной, утрированной страстью о наивных мелодрамах эпохи. Вот каким слогом описывается, к примеру, попытка насилия молодого богатого вертопраха над бедной фабричной работницей:

«– Клянусь, что не переступлю через этот порог, пока ты не утолишь тот адский жар, что бушует в моем сердце.

Затем денди, точно змей, сжал ее в своих объятиях и прижал к груди.

– На помощь! На помощь! – вскричала Мария. – Пощадите! Пощадите!

– Не будет тебе пощады! Я слишком настрадался!

Опьяненный безумным сладострастием денди уже собрался осуществить свой исполненный цинизма замысел, но Мария, сломленная нахлынувшими на нее эмоциями, мгновенно испустила дух в его объятиях!..»

В свои восемнадцать лет Габриель сложилась в милую юную барышню с белой матовой кожей и очень худощавую. Согласитесь, что в эпоху, отдающую предпочтение дамам в теле и с пышным бюстом, не всегда чувствуешь себя уютно, если у тебя плоская грудь и талия лишь чуть толще, чем у госпожи Полер.[9] Но и у Габриель были свои козыри физической привлекательности. Она обладала особой, самобытной красотой, которая изумляет, возбуждает и побеждает сердца подчас даже в большей степени, чем классические типы красоты.

По мере того как она росла и формировалась ее личность, Габриель все более выказывала, что в Обазине она не на своем месте.

Она все чаще и все более демонстративно закусывала удила. Ее непокорный дух становился все очевиднее. Со своей стороны, ее сподвижница Адриенн взбунтовалась против родной семьи. Ее проживавшая в Бриве тетушка – та самая, которая поместила ее в Обазин – нашла ей выгодную партию. А согласитесь, найти хорошую партию девушке без гроша в кармане, пусть и очаровательной – задача не из легких. Когда ей показали фото жениха – нотариуса, который вот-вот должен был вернуться из поездки, бедняжка Адриенн не смогла сдержаться и отпихнула карточку от себя прочь. Что касается Габриель, то ей с полным основанием дали понять: она ничего не теряет, пускай ждет… Не колеблясь ни минуты, обе девочки улизнули из приюта. Но куда податься без единого франка? Выбора не было – обе, сгорая от стыда, отправились в Варенн, к чете Костье… Нетрудно понять, какой их там ожидал прием. Как только буря улеглась, их попытались водворить обратно в Обазин. Не вышло: настоятельница отказалась обременять себя новыми хлопотами. Она дала понять, что оставит у себя только тех воспитанниц, которые посвятят себя послушничеству в монастыре. Едва ли две маленькие бунтарки годились для такой карьеры…