Кокинвакасю. Собрание старых и новых песен Японии - [16]

Не только о том, но и о многом ином писали поэты: сравнивали век повелителя с камушком, что станет скалою;[22] уповали на милость государеву, уподобляя сень той милости тени от горы Цукуба;[23] изливали радость и ликование, переполняющие сердце;[24] приравнивали любовь свою к дыму, клубящемуся над вершиной Фудзи;[25] вспоминали о друзьях, слушая верещание сверчка;[26] размышляли о том, как стареют они вместе с соснами в Такасаго и в Суминоэ;[27] припоминали, как доводилось некогда им восходить на гору Отоко;[28] сетовали на то, как недолговечна краса «цветка-девицы» патринии;[29] созерцая опадающие лепестки вешним утром, слушая шорох облетающих листьев осенним вечером, скорбели они о том, что с каждым годом отражение в зеркале являет взору все более «снега и белогривых волн»;[30] дивились они бренности плоти своей при виде росы на траве или иены на воде.[31] Иные оплакивали ушедшую безвозвратно пору своего расцвета;[32] печалились о том, что жизнь разлучила их с близкими;[33] иные заставляли волну подниматься до вершины горы Суэномацу;[34] иные черпали воду из ручья на лугу[35] любовались листьями осенних хаги[36] или считали удары фазаньих крыльев на ранней заре.[37] Иные горевали о превратностях жизни, сравнивая чреду их с бесчисленными коленцами черного бамбука,[38] или, воспевая образ реки Ёсино, пеняли на несовершенство мира.[39] Услыхав, что дым перестал куриться над вершиной Фудзи[40] или что обветшал мост Нагара,[41] только в песне искали они утешения сердцу.

С древнейших времен передавались меж людей песни, но лишь с эпохи Нара стали они распространяться повсеместно.[42] В те годы государи ведали душу песен, истинную их сущность, и недаром в их правление премудрым песнопевцем слыл Какиномото-но Хитомаро,[43] вельможа третьего ранга. Можно сказать, что тем самым правители воссоединялись с народом. Осенним вечером палые листья, что плывут по течению реки Тацуга, казались Государю златотканой парчой; весенним утром цветущие вишни в горах Ёсино представлялись Хитомаро белыми облаками. Еще жил в ту пору муж по имени Ямабэ-но Акахито.[44] Дивны и чарующи были его песни. Затруднительно поставить Хитомаро выше Акахито или же Акахито — ниже Хитомаро.

Вот песня, сложенная императором Нара:[45]

По теченью плывут

в водах Тацуты алые листья,

прилетевшие с гор.

Отойдет от берега лодка —

и порвется полог парчовый…[46]

Хитомаро:

Нынче не различить

цветов распустившейся сливы —

затерялись они

среди хлопьев белого снега,

что нисходят с небес предвечных…[47]

Неизвестный автор:

Сквозь рассветный туман,

нависший над бухтой Акаси,

мчатся думы мои

вслед ладье рыбака одинокой,

что за островом исчезает…[48]

Акахито:

По зеленым лугам

бродил я, фиалки срывая,

до вечерней зари —

и, плененный вешней красою,

даже на ночь в поле остался…[49]

Неизвестный автор:

В бухте Песен, Вака,

колышутся волны прилива,

набегая на брег.

Журавли кричат, улетая

на гнездовья в плавни речные…[50]

Кроме этих поэтов, еще множество было славных стихотворцев на протяжении многих сменявших друг друга поколений, что протянулись в веках неразрывной чредой, словно коленца в стволе черного бамбука. Песни стародавних времен собраны были в книгу под названием «Собрание мириад листьев».

После того было всего лишь один-два человека, что знали древние песни и разумели душу поэзии. У каждого из них были свои достоинства и недостатки. С той поры минуло уж более ста лет и сменилось десять государей.[51] Не много было за это столетие таких людей, чтобы и сведущи были в делах древности, и знали толк в поэзии, и сами писали стихи. Ведя о них речь, я не стану упоминать высоких особ, чтобы легче было высказывать суждения. Среди прочих же во времена не столь отдаленные[52] прославил свое имя архиепископ Хэндзё; по форме хороши его песни, но им не хватает искренности. Словно любуешься красавицей на картине, попусту волнуя сердце:

Капли светлой росы

словно жемчуг на нежно-зелёных

тонких ниточках бус —

вешним утром долу склонились

молодые побеги ивы…[53]

Духом светел и чист,

неподвластен ни грязи, ни илу

лотос в темном пруду —

и не диво, что жемчугами

засверкала роса на листьях…[54]

Эту песню сложил он, упав с лошади на лугу Сага:

О «девица-цветок»,

названием чудным плененный,

я срываю тебя —

но молю, никому ни слова

о моем постыдном паденье!..[55]

У Аривара-но Нарихиры сердечных чувств избыток, а слов недостает. Песни его — словно увядшие цветы, чья краса уж поблекла, но аромат еще ощутим:

Будто бы и луна

уж не та, что в минувшие весны,

и весна уж не та?

Только я один не меняюсь,

остаюсь таким же, как прежде…[56]

Вид осенней луны,

увы, не приносит отрады!

Убывает она,

прибывает ли ночь от ночи —

мы меж тем под луной стареем…[57]

Мимолетен был сон

той ночи, что вместе с тобою

я однажды провел, —

все мечтаю вернуть виденье

но оно стремительно тает…[58]

Фунъя-но Ясухидэ в подборе слов искусен, но форма у него не соответствует содержанию. Словно торговец рядится в роскошные одежды:

Ветер, прянувший с гор,

деревьям несет увяданье

и траве на лугах —

не случайно вихрь осенний

называют «свирепой бурей»…[59]

Сложено в годовщину смерти государя Фукакусы: