Кокаин - [3]

— А ты что? — спросил товарищ-лакей.

— Я опомнился.

— Бросил ему в рожу двадцать франков?

— Ты думаешь? Если бы это было пять или десять! А то двадцать!.. Я положил их в карман.

— Браво. А женщина?

— Больше не видел ее.

Но вот первые дни миновали, и Тито стал немного ориентироваться. Женщина с локончиками заставила его забыть на время Мадлену. И как только он забыл, так и не вспоминал больше. Глупо, но это правда.

Женщины в наших сердцах — это все равно, что плакаты на стенках. Чтобы спрятать первый, наклеиваешь второй, который и покрывает его совершенно. Бывает иногда, что пока клей еще свежий и бумага мокрая, можно разобрать цвет краски первого. Но немного спустя не остается никакого следа. Когда же затем отклеивается первый, то с ним вместе сдирается и второй, так что твоя память и сердце остаются такими же голыми, как и стена.

Каждый вечер, как только товарищ-лакей был свободен, он бродил с ним вместе по Парижу.

— Бродя по городу, — говорил лакей, — можно найти какое-либо занятие без посредства агентов или контор. Если хочешь быть лакеем вместе со мной, я найду тебе место. Это вовсе не такая трудная должность. Достаточно быть любезным с посетителями. Когда ты находишься в кухне, то можешь плевать на тарелку, но тарелка эта должна быть подана с любезной улыбкой и эластичным поклоном. Всякий труженик должен от времени до времени испытывать на самом себе чувство независимости и то, что он не слуга или, по крайней мере, стоит немного выше над услужающим. Самый последний чиновник в длинной иерархии служащих какого-либо учреждения задыхается под давлением свыше и разряжает свой гнев на курьере; ничтожный курьер, чтобы не чувствовать себя самым жалким среди жалких, поносит рассыльного; рассыльный ругает публику. Какой-нибудь жалкий тип ругает ребенка, который подвернулся ему под ноги; ребенок бранит собаку. Жизнь состоит из целой шкалы подлостей; нам необходимо чувствовать и знать, что есть еще кто-то, кто слабее нас. Лакей плюет на тарелку посетителя, чтобы создать себе иллюзию, что он унижает того, кто, давая ему «на чай» и называя на «ты», унижает его самого.

Быть может тебя, полного еще предрассудков, смущает мысль о службе, но ведь все мы служим; служит председатель суда; служит и великосветская кокотка, которая получает пять тысяч франков за то, что позволяет развязать себе ленточки у сорочки; служит даже биржевик, который при помощи одного телефонного разговора загребает в свой карман полмиллиона. Артист, доктор, архиерей — все служат… Хочешь, пойдем со мной. В одну неделю я научу тебя держать восемь полных тарелок на левой руке и двенадцать на правой; покажу тебе, как можно, думая о совершенно посторонних вещах, называть двадцать пять разных блюд.

Тито ответил:

— Нет, благодарю. Когда мне приходить охота плюнуть, я плюю на землю.

Тито жил в маленькой гостинице на Монмартре, в которой лестница была занята наполовину лифтом и спертым воздухом и была до того крутой и узкой, что сундуки и багаж приходилось втаскивать в верхние этажи на веревках через окно.

Воздух был пропитан здесь мыльной водой, табаком, женским потом, смазными сапогами и дешевыми духами.

Здание было до того высокое и утлое, что последний этаж дрожал, как сейсмографическая стрелка; довольно было, чтобы на пролегающей мимо улице кто-либо поднял более или менее сильный крик, чтобы кровать Тито начала содрогаться.

Почти каждую ночь полиция производила здесь обыски и другие «операции». Постоянными жильцами были только он и еще один странный человек, лет под пятьдесят, у которого вместо одной ноги была деревяшка, производившая невероятный шум, Он был похож на гуртовщика, а цвет лица напоминал бывалого боцмана. Никто не знал, чем он в сущности занимается. Владелец «гостиницы» говорил: для меня самое важное, чтобы он платил каждые пять дней аккуратно и сполна.

Каждую ночь в четыре часа можно было слышать скрипение его деревяшки по лестнице вверх.

Остальные клиенты были проходящими, которые являлись парочками и задерживались не дольше, чем полчаса. Постепенно Тито привык к тем звукам, которые раздавались в двух прилегающих с разных сторон к его номеру комнатах: открывается дверь, зажигается электричество, медленные шаги по комнате, мужской голос, женский голос, звук поцелуя, тяжелое ритмическое дыхание, струя воды, мужской голос, женский голос, поворот выключателя, дверь закрывается для того, чтобы немного погодя снова открыться и чтобы повторились те же самые звуки.

«Любовь, — думал он, — как она всегда однообразна! Любовь, которую дарят, всегда имеет одни и те же слова; любовь, которая продается, имеет один и тот же узор! одни и те же формулы!

— Ты откуда?

— Из Тулузы.

— Как тебя зовут?

— Марго.

— И давно ты занимаешься этим?

— Уже год.

— Ты здорова?

— Ну, конечно!

— Тогда хорошо.

В другой комнате с противоположной стороны иная пара, но варьируют только имя, город и срок, остальное все то же».

В дверях, ведущих в обе противоположные комнаты, какие-то любопытные провертели в разных местах дырочки, которые кто-то, в свою очередь, заткнул жеваной бумагой.

Заглушенный разговор парочек и таинственный шорох так нервировали первое время Тито, что он проводил целые ночи у наблюдательного пункта.