Коготок увяз... - [6]

Я кивнула. Он не нуждался в моем снисхождении. И это тоже было его несомненным плюсом.

– Подскажите, с чего мне начать? – Он посмотрел на меня глазами растерявшегося ребенка.

– Ну, во-первых, банальный вопрос – были ли у вашего сына враги? Как к нему относились одноклассники? Ровесники? Были ли друзья? Девушка? Он контактен? И кто знал, что в этот день он пойдет с деньгами?

– Недоброжелатели у него, конечно, были… Он был очень неординарный мальчик… Умный, добрый. И жил по каким-то своим законам. Для него, Таня, не существовало оракула в виде общественного мнения. Он был нонконформистом. Но я думаю, его недоброжелатели никогда не пошли бы на убийство… Это ведь подростки. Им всем только семнадцать…

Конечно, я могла бы рассказать ему о девочке этого возраста, нанявшей киллеров, чтобы убить собственную мамочку. Или о тех несовершеннолетних насильниках, делом которых приходилось недавно заниматься Андрюше Мельникову. Все они отличались примерным поведением в школе. Ангелочки, одним словом. Эти «ангелочки» убили девочку восьми лет. Им как раз стукнуло пятнадцать. Чей-то день рождения отмечали…

Но я предпочту оставить моего гостя в наивной уверенности, что дети чисты и невинны. Что они неспособны на убийство…

– А деньги, – продолжал он, – все знали, что он должен отдать за вечерние компьютерные курсы. Все одноклассники.

Так. Значит, начинать надо именно с одноклассников. Кто-то мог все-таки увлечься денежным вопросом. Сумма-то немаленькая для школьников. Сколько можно позволить себе лишних жвачек и сигарет! Ладно, Иванова, кончай свое старческое брюзжание! Сейчас пойдут воспоминания, какими мы были…

– Итак, весь класс был в курсе, что Володе нужно отдать деньги за курсы…

– Да, это так. Но никто из ребят не мог этого сделать, Таня! Милиция их проверяла. У всех было алиби. И потом – на них и подумать нельзя! Может быть, они немного сложные – спорить трудно… Но убить? Что вы, Танюша! Я и подумать об этом не могу…

Я тоже не могла об этом спокойно подумать. Но иногда жизни, реальной и беспощадной, абсолютно наплевать, сможем мы спокойно обдумать тот или иной парадокс, преподнесенный нам с ехидной улыбкой, или нет. Она просто его преподносит. А наше дело – осмелиться обдумать все.

– Александр Борисович, расскажите, что произошло в тот день. Желательно с подробностями.

Я понимала, что воспоминание о последнем дне жизни сына может превратиться в пытку для человека, только что потерявшего его. Но эти чертовы подробности бывают иногда необходимы. Можно зацепиться за кусочек фразы, брошенной невзначай, и вытащить на свет божий огромный скелетище… Поэтому приходится иногда заставлять человека мучиться…

Он задумался.

– С самого утра? – спросил он меня.

Я кивнула:

– Желательно.

– Утром… Мы позавтракали, потом он взял деньги, переговорил с Сашей по телефону…

– Кто такой Саша? – перебила я его.

– Саша – это его девушка.

– Понятно…

Пока мне, правда, ничего особо понятно не было. Но я продолжала слушать.

– Так вот, он поговорил с Сашей, они договорились, что он сейчас за ней зайдет… Потом он взял деньги, поцеловал мать на прощание, пообещал не задерживаться и вышел…

Он подумал немного и сказал:

– Кажется, ничего примечательного не было. Зацепиться вам ведь не за что?

– А вы не ищите специально, – попросила я, – просто рассказывайте… Например, что он сказал Саше.

– Я не слушал их разговор, – покачал он головой, – вам лучше поговорить с ней.

– Обязательно, – сказала я.

– Так вот, – продолжал мой посетитель, – ничего подозрительного в этот день не было… А вот накануне, я вспомнил… Он говорил с кем-то по телефону. Очень резко. Прозвучала такая фраза: «Ты хоть понимаешь, в какую гадость ты влип?»

Я посмотрела на него с интересом:

– И вы не поинтересовались, о чем он говорил?

– Мне тогда не пришло это в голову… Я даже не знаю, с кем он вел разговор…

Ладно, намотаем на ус. Кто-то из знакомых Володи вляпался в историю. Конечно, это может быть обычная подростковая неприятность, но сбрасывать со счетов все возможные варианты не следует.

– Ваши отношения с сыном были достаточно открытыми? – поинтересовалась я.

– В каком смысле? – Мой гость очень удивился моему вопросу. Наверное, вопрос откровенности в их семье не поднимался.

– В том, что у Володи могли быть от вас какие-то серьезные тайны?

– Только если это касалось другого человека, – пожал он плечами, – сами понимаете, элементарная порядочность не позволяет открывать чужие секреты…

А жаль. Мне вот только и приходится, что наступать на горло элементарной порядочности. Я вечно лезу в чужие детские шкафчики. Просто хлебом меня не корми, а дай взглянуть, что там хозяева запрятали этакого?

– Значит, сам Володя поделился бы с вами неприятностями личного характера…

Мой гость кивнул:

– Конечно… С матерью нет, но со мной он привык быть откровенным.

Значит, мать в зону откровенности не входила. Интересно.

– Конфликты с матерью у Володи были?

Он замялся. Говорить о жене ему не очень хотелось.

– Видите ли, Танечка, наша Люсенька человек нездоровый… Иногда на нее находит странное состояние, когда лучше…

Он замолчал. Но мне было понятно. Я вполне могла завершить фразу: «Когда лучше держаться от нее на расстоянии…»