Странные вещи происходят в жизни с людьми.
Неторопливый Коля теперь всех торопил и с улыбкой выкрикивал:
— Полторы минуты! — Мысли его летели вперёд — к генералу Давыдову.
Расторопный обычно Генка хмурился:
— Куда спешишь? Может быть, люди ещё не сказали всего, что надо.
И действительно, Светке нужно было сказать что-то очень важное. Она всё просила Василия Григорьевича:
— А может быть, поедете с нами? Хотя бы до границы…
— Зачем? — улыбался он.
Светка хмурилась и всё прижималась щекой к его руке.
Вика тоже хмурилась и хотела многое сказать. Сказать, что обязательно приедет ещё в Гоби, с настоящей экспедицией, что в мире очень много чудес, и ещё многое-многое.
Она вдруг повернулась к Церендоржу и спросила:
— А что такое «найрамдал»?
Церендорж открыл рот, но тут проводница сгребла девчонок в охапку, втолкнула в вагон, и монгол уже на бегу, похлопав себя и Василия Григорьевича по груди, сложил в воздухе обе руки и замахал ими:
— Дружба! Это — дружба! «Найрамдал» — «дружба»!
Вика закивала. А Светка высунулась из-под её руки и крикнула:
— Василий Григорьевич, я буду петь, я спою. Слышите?
— Конечно, будешь петь! Что за вопрос!
Светка увидела, что он не понял. И со слезами повторила:
— Я буду петь, я обязательно спою. — И громко объяснила: — На границе!
И Василий Григорьевич, который ещё неделю назад не знал, как отбиться от этого неожиданно свалившегося на голову семейства, вдруг почувствовал, как не хочется ему расставаться ни с Викой, ни с Генкой, ни со Светкой, ни с Колей, ни даже с Людмилой Ивановной, которая, выглядывая из окна, поправляла свою корону и вздыхала:
— Неужели уезжаем? Не может быть!
Ровно через неделю в знакомом уже номере гостиницы «Улан-Батор» Василий Григорьевич собирал вещи и напевал: «А не для леса и не для речки…»
Выгоревшая тельняшка и удивительный козий рог уже лежали на месте, и Василий Григорьевич пристраивал рядом блокноты с командировочными заметками. Всё отлично укладывалось в очерк: и новый завод, который строили комсомольцы, и дела молодых трактористок, и ракета «Монголия», летящая ввысь над стадами по козьему рогу, и бинокль генерала Давыдова. И даже динозавр.
Целый курган костей, историческая ценность, высился посреди номера и требовал:
1. Упаковки.
2. Крепких рук,
3. Разрешения на вывоз.
До посадки на поезд оставалось четыре часа, а за окном хлестал проливной дождь, и Василий Григорьевич озабоченно хмурил брови.
В это время кто-то мягко подкатился к двери, постучал, и в номере засветилась добродушная улыбка Церендоржа.
— Сайн байну!
— Сайн байну! — кивнул Василий Григорьевич и сказал: — Ну, что будем делать? Добывать разрешение?
— Да… Но может ныть, мы сначала покажем всё это рапотникам музея>?
Словно в его душу вселились духи сомнения!
— Зачем? — спросил Василий Григорьевич. — Ты что, сомневаешься, что это такое? Ну извини! Разве не ты был с нами на Байн Дзаке>?
— Я был, — сказал Церендорж. — Но всё-таки мало ли что…
— Что?
Церендорж пожал плечами:
— Псё бывает…
Василий Григорьевич махнул рукой:
— Ладно.
И они побежали сквозь ливень в музей.
В музее, где поднимался из праха ещё один гигант древнего мира, их встретил высокий молодой палеонтолог. Выслушав неожиданных гостей, он спросил:
— Байн Дзак?
Гости кивнули. Учёный повесил рабочий халат на какой-то доисторический рог, сказал:
— Это может быть интересно, — и кинулся следом за ними.
Ливень смывал с улицы всё живое. Косые вихри полосовали воздух. Ревущие потоки ввинчивались в асфальт. Но три человека, завернувшись в плащи, мчались к необыкновенным находкам.
И едва они вошли в номер, палеонтолог шагнул к драгоценному обо, обошёл его со всех сторон, приподнял одну находку, другую, тонкое лицо его стало ещё тоньше, и он спросил:
— А где кости?
— Вот, — сказал в каком-то странном предчувствии Василий Григорьевич.
— Но это не кости, — возразил учёный.
— Как? — цепенея, спросил Василий Григорьевич.
— Так, — улыбнулся палеонтолог. — Это тоже ценные вещи, но это камни, которые образовались на месте разных пустот. Это окаменели глина, песок, соли в тех местах, где лежали раньше кости. Это конкреции.
— Не может быть! — прошептал Василий Григорьевич. — Не может быть!
Это всё злые духи! Это они вселились в камни и прикинулись динозаврами, парейазаврами, стегозаврами! Это они, духи безумия и алчности, вселились в него самого и заставили таскать эти центнеры песка и глины! И всё это (он посмотрел на своего гобийского спутника и друга), всё это, в конце концов, шуточки Церендоржа.
Бедный Церендорж развёл руками.
— Да, даже самые опытные геологи очень часто ошибаются, — сказал в утешение палеонтолог.
Но какое дело до геологов было ему, Василию Григорьевичу! Пусть себе ошибаются! Он не имел права ошибаться. Нужно было учиться, читать, знать!
И Василий Григорьевич так ударил по столу кулаком, что на нём подпрыгнул какой-то предмет.
— А это что? — Палеонтолог взял со стола оставленный Викой камень, потёр его и воскликнул: — Вот! Вот это настоящая находка! Видите в камне пятно? Настоящий коготь динозавра! — и он торжественно показал его своим спутникам.
— Где? — спросил Василий Григорьевич.