Когда же мы встретимся? - [2]
— Вот видите, — сказал Егорка тем шутливым тоном, на который их настроил Владька. — А Кривощеково не знаете. Димка тоже вот будет греметь, за славой приехал.
Лиза посмотрела на Димку, потом на Егорку, и у одного ей нравились волосы, у другого нос, губы, глаза.
— Отдайте их мне, — сказала Лиза Димке. — Зачем они вам? Так хочется потрогать. Можно?
— Пожалуйста! — склонился Димка.
— Надо же быть таким счастливым. Вам говорили?
— Нет вроде.
— Он, знаете, скромный, — сказал Егорка. — Только от зеркала не отходит. Скоро будем его открытки покупать.
— Вы пройдете. А я уже и не рада, что связалась. Бросила первый курс Института восточных языков, дома скрываю. Так боюсь, умереть можно. Вы пройдете, — сказала она еще раз и опять взглянула на волосы Димки. Димка подумал, что она влюбилась. — Давайте поступать вместе. Что вы читаете?
— Все знакомое. Я лирическое. Димка смешное взял.
— Смешное? — удивилась Лиза. — Разве вы смешной?
— Комик! — сказал Егорка, и Димка осудил его злым взглядом.
— Он тупой, вы его не слушайте.
— Вот вы забавные. Я за вами наблюдала. Вы все время пререкались. Завидую мужчинам, они умеют дружить.
— У нас еще один друг. Никита. Но он в университет.
— Вы меня познакомите с ним?
— Опасно! Опасно, однако, Димок, да?
— Что ты, ни в коем случае. Нам конец.
Лиза не понимала, о чем они, и расширяла свои светлые глазки.
— Не-ет! — сказал Егорка. — Никиту показывать нельзя. Очень хорошо играет.
— Актер!
— Милый друг…
— Очень застенчив и туп! — сказал Димка и залился.
Лиза слушала. Был теплый день, с ней два симпатичных друга, и где-то еще один, и она понимает, что нравится, бродить бы с ними, но надо думать о поступлении, закрываться в комнате и читать вслух отрывок, то надеяться, то хныкать.
— У вас не бывает ощущения, что от этого зависит вся жизнь?
— У меня какое-то странное настроение, — признался Егорка. — Вот Димок уже весь там, а я не попаду — страдать не буду. Я в моряки хотел, это он меня сманил.
— Не задавайтесь.
— Да точно. А то давайте попадем все вместе. Этюды будем делать.
«В гости ходить, целоваться…» — продолжал он, глядя на нее.
— Я согласна, мальчики. И я буду учиться у вас лениво тянуть слова. В Сибири все так?
— Мы не замечали, — сказал Димка. — Плохо, да?
— Интересно.
— Как вас зовут? — спросил Егорка.
— Лиза. А вы Дима… А вы…
— А он Егор.
— Вот и чудесно. — Она посмотрела на обоих, сравнила. Каждому из них хотелось понравиться ей. — Чудесно. Будем поступать втроем.
Они поселились на Трифоновке, неподалеку от Рижского вокзала. В низенькой комнате перекошенные окна впускали тусклый свет, полы были продавлены, стены с улицы подпирались бревнами. Общежитие дотягивало последний срок. Друзья не обратили внимания на его бедность. Ведь здесь росли знаменитости, все они спали на этих койках, складывали книжки и снадобья в эти тумбочки. Димок сел на постель и притих. Кто из новых юнцов, приехавших со всех сторон, будет покорять публику, кланяться, давать интервью? Кому повезет? Стол, тумбочки, репродуктор, дорога к трамваю, вся Трифоновка, вся Москва — твои на целые четыре года! Егорка будет спать у стены, он у окна. Четыре неразлучных года, пока четыре, а потом тоже вместе. Только бы пройти по конкурсу.
— Ну что, друг, — сказал Егорка, — артистами будем или назад брать билеты? Попадешь, попадешь, Димок. Я в тебе уверен, голову даю на отсечение. Давай письмо домой отправим, а потом пошатаемся и Никиту найдем у Большого театра.
Первую ночь в Москве они почти не спали.
— Способные ребята должны играть в шестьдесят шесть, — сказал Владька. — Не умеете? Научу. Садитесь.
— Да неохота, — пробовал отпереться Егорка.
— Ча-адо!
Друзья покорно поднесли стулья. Владька тасовал, ловко сбрасывал карты, матерился и развлекал побасенками. Было смешно. Чем вольнее он держался, тем вроде бы талантливее виделся новичкам. Да и как не талантлив, если вся Москва его знала, ко всем он был вхож и выпивал с самыми популярными актерами кино. Владька удивлял.
Их подстерегало еще не такое.
В одиннадцать часов открылась дверь, и раздался веселый крик:
— Узнаю коней ретивых! Я так спешил.
— А-а, Мисаил, — спокойно обернулся Владька. — Входи, дорогуша, рад тебя видеть не на кладбище.
У порога стоял маленький, лохматый человек в длинном пиджаке, лет сорока пяти. Приложив руку к сердцу, он неожиданно, как бывает в оперетте, вытянулся на цыпочках и запел:
— Я бесконечно счастлив видеть твою мерзкую рожу, — стал он кривляться, — я стремился сюда как молодой любовник из бульварного романа. Здравствуй, скотина!
— Где ты пропадал? — спросил Владька. — Опять собаку хоронил?
— Морда! — возмутился Мисаил. — За кого ты меня принимаешь? Я актер.
— Ты актер? Мальчики, взгляните на него! Ему детей пугать.
Мисаил открыл дверь и впустил тощую овчарку.
— Ры-ы на него!
— Если ты ее не выведешь, — погрозил Владька, — я убью ее утюгом!
— Попробуй. Это единственный друг моей жизни, если хочешь знать. Ванюша, — назвал он ласково собаку, — теперь ты убедился, как оскорбляют великих артистов? Ры-ры на него!
