Многие деревенские мальчишки пришли на дележку с родителями, очевидно, те опасались, что их могут обмануть, как маленьких. Мужики и бабы сами проверяли весы и наблюдали дележ с торжественной серьезностью, свойственной в таких делах трудовым деревенским людям.
И, получив положенное, потащили по домам корзины с таким молчаливым достоинством, которым мы невольно залюбовались.
Доставшиеся нам корзины с яблоками мы поставили в шалаши для аромата.
Но увы, приятный яблочный запах в шалашах не спас нас от грядущих неприятностей.
Неожиданно, тут же после обеда, дозорные заметили, что по направлению к нам движется из показательного лагеря, поднимая пыль, нестройная, шумная, жестикулирующая толпа.
Движение ее и шум по мере приближения к лагерю нарастали.
Мы сразу почуяли: что-то случилось, и что-то нехорошее… Иначе почему наши выкатились из гостей раньше времени?
Тревогу увеличили вырвавшиеся вперед Катя и Франтик. Они ревели, как маленькие.
- Обидно,- говорил Франтик, размазывая грязным кулаком слезы.
- Наша редиска! Наши огурчики! - причитала Катя.
Когда они немножко поуспокоились, выяснилось, что наши ребята, будучи вместе с родителями приглашены к обеду, увидели за столом у пионеров Вольновой наши именные огурцы!
Оказывается, они попали сюда в очередной партии овощей, которыми артель «Красный огородник», по договору, за известную плату снабжает опытно-показательный лагерь.
И ребятам это показалось очень обидно. О родителях и говорить нечего, они возмутились до глубины души тем, что их ребята работают на каких-то привилегированных детей.
- Как вам нравится, а? Наши дети огурцы, редиску выращивают, трудятся, а те запросто жрут! Да что же, наши ребята - батраки, что ли, для них?
- Почему для тех четырехразовое питание бесплатно, а для наших шиш!
- Это в честь чего же такое неравенство? Одни живут в хоромах, на всем готовеньком, а другие на шишах в шалашах!
- Те живут, как в раю, наслаждаются, прохлаждаются, а наши на них батрачат в поте лица… Это что же такое творится? По какому такому праву?
- Нет, мы такого издевательства над своими детьми не позволим! Мы всю жизнь на других батрачили, а теперь наши дети!..
Родительский митинг продолжался до позднего вечера.
Никого уже не интересовал ни чай с медом, ни медовые яблоки. Все, что раньше казалось хорошим и славным, теперь казалось дурным. Чем раньше восхищались и умилялись, теперь возмущались:
- Те на кроватках, на белых простынках, а наши в этакой грязи, как каторжные!
- Тех мушка не потревожит, на окнах сеточки, а наших комарищи запросто жрут!
- Нечего сказать, добились мы для своих деток счастливого детства! На соломе спят, сеном покрываются!
- Это что же получается, одни любимчики, а другие пасынки? Нет, у Советской власти дети все равны!
- Мы этот порядок порушим!
- Мы в райком партии!
- Мы этому районо докажем!
Попало, конечно, и мне как вожатому.
- Это почему Вольнова для своих такого добилась, а ты не добился?
- Мы думали, пионерам так и полагается, ан оказывается, бывает и иначе!
- Ты чего же молчал? Зачем нас обманывал?
- Сам ты эксплуататор детского труда, вот ты кто! Мы и о тебе вопрос поставим!
В довершение несчастия явились вдруг давно приглашенные мной продавцы из булочной с гитарой и с двуручной корзиной обрезков и, на радостях встречи тут же выложив весь секрет, с довольными улыбками заявили:
- Буржуям оно это, может, и не по вкусу, зазорно кусочки подъедать, а пролетариям в самый раз! Налетай, ребята, таскай кому что нравится. Кому с мачком, кому с изюмчиком!
Родители восприняли это как ужасное оскорбление.
*
Последствия родительского бунта не заставили себя ждать. Меня вызвали в райбюро пионеров. По выражению лица моего друга Павлика уже было видно, какая его коснулась буря.
Взбунтовавшиеся родители под предводительством решительной вагоновожатой успели обойти все учреждения, от райкома партии до районо, и везде учинили такой шум, что Павлику приходилось вертеться, как карасю на сковородке.
- И кто бы думал,- говорил он сокрушенно,- что наше доброе дело окажется для нас таким лихом!
Он сообщил, что вопрос этот по жалобе трудящихся будет стоять на очередном заседании районо. Надо приготовиться к худшему.
Как жалко, что не было в Москве Михаила Мартыновича. Как я узнал во Внешторге, он уже уехал во Францию и теперь далеко от нас, в Париже.
КАК ОТВЕЧАЛА КРУПСКАЯ НА ЖИВЫЕ ПИСЬМА
Когда я, вернувшись в лагерь, рассказал, что родители возмущены не только несправедливостью по отношению к нам со стороны районных властей - они вообще не желают, чтобы мы жили в шалашах и сами добывали пропитание, ребята очень огорчились.
Как быть, как сохранить наше райское житье? У кого найти защиты, если и райбюро, по-видимому, против. Дядя Миша - увы, его с нами нет!
А может быть, мы ошибаемся и действуем неправильно? Нет, ведь мы юные ленинцы, а известно, что Ленин однажды жил в шалаше, в Разливе. Это все знают.
И вдруг кто-то предложил:
- Давайте напишем письмо жене Ленина, Крупской.
Расскажем, что хотим жить по-ленински, а нам запрещают!
А потом кто-то догадался: зачем писать, когда можно задать вопросы устно. Прийти к Надежде Константиновне и сказать: мы - живые письма!