Когда в пути не один - [183]

Когда заканчивали обедать, Ламерикин сказал:

— У Ивана Васильевича юбилей приближается. Как думаешь, можно мне проскользнуть к нему? На минуту-другую, хотя понимаю, у вас все расписано.

— Если придешь с утра пораньше, протолкнуть поможем. Кстати, а что ты решил подарить ему? — спросил Филиппов. Увидев, что художник слегка смутился, дал ему возможность уйти от ответа, добавив: — Если, конечно, не секрет.

— Картину. Главное мое богатство. Подберу что-нибудь посолиднее. — И, понимая, что Филиппов лучше знает характер и вкусы Славянова, с надеждой посмотрев на него, поинтересовался: — А ты что посоветовал бы?

Владимир высказал ответ не раздумывая, как хорошо известное и не вызывающее сомнений суждение:

— Иван Васильевич много занимается селом, поэтому увидеть домик, деревню утром или на закате дня, вообще любой пейзаж нашей среднерусской полосы для него будет самой большой радостью. Делай сам вывод.

— Понял! У меня найдутся такие. Спасибо, что подсказал. Ну что ж, самое главное я выяснил. Считаю, что дальше задерживать тебя не имею права, — поднимаясь, сказал Ламерикин. — Кстати, Владимир Алексеевич, давно хотел спросить, как они нашли автора телеграммы?

— По словам Кубарева, без особых сложностей, — ответил Филиппов. — Когда они познакомились с текстом телеграммы, то обратили внимание на последнюю букву в слове «рокК». Она была заглавной. С чего бы это? И сразу попросили у тебя список участников, приславших свои работы на выставку «Художники Поволжья». В нем оказалось несколько фамилий, начинающихся на «К». И картины одного из них — Курилина, директор выставки Ламерикин, то бишь ты, признал не соответствующими предъявленным требованиям. Курилин таким решением был крайне обижен и в отместку решил сделать директору что-нибудь мерзопакостное. От кого-то из твоих знакомых он узнал, что твой брат погиб в автокатастрофе. В порыве мести он и отправил тебе свое послание, — закончил рассказ Владимир.

— И что грозит ему за это? — Ламерикин после перенесенного стресса уже успокоился, но узнать, как закон защищает человека в подобных случаях, ему все же было интересно.

— По закону, как мне объяснял наш старший юрисконсульт Михин, если у автора телеграммы не было намерений предпринять реальные действия по причинению тебе физического ущерба или иные воздействия, вызывающие неспособность к труду, то ему грозит штраф в несколько минимальных зарплат или общественное порицание. В принципе, ничего особенного, и Курилин отделается легким испугом. — Филиппов вопросительно посмотрел на художника, ожидая бурной реакции его, и добавил: — Ну и как ты на это смотришь, Вячеслав Федорович? Возмущаешься? Обижен?

— Если честно, уже нет, — признался Ламерикин. — Хотя вначале, когда мне пришлось понервничать, я и в самом деле очень хотел, чтобы автор телеграммы был найден и понес серьезное наказание за то, что, кощунствуя, позволяет себе издеваться над людьми, внося в их души смятение и страх. Сам знаешь, у меня поднялось давление, работу пришлось отложить… Теперь ничего против не имею: Курилин уже наказан — его картин на выставке не было. То же самое ожидает его и в этом году. Не сомневаюсь, это хороший урок. А дальше время покажет. Пусть работает, совершенствует свое мастерство, а там увидим, как к нему относиться. Не век же его наказывать? Все! Забудем Курилина. Спасибо за информацию, Владимир Алексеевич. Заезжай, когда будешь в наших краях. — И, пожав руку Филиппову, Ламерикин отправился в свою мастерскую с мыслями уже о том, какую картину подарить председателю.

* * *

А область продолжали будоражить действия нового начальника управления внутренних дел генерала Пенкина, получившего личное указание министра навести надлежащий порядок в области — «поставить железный заслон расхитителям социалистической собственности», особенно в перерабатывающей промышленности — на мясокомбинатах, молокозаводах и предприятиях, занимающихся производством винно-водочных изделий.

Стараясь оправдать оказанное министром доверие, Пенкин работал чрезвычайно энергично. Все известные места, где наиболее часто наблюдались хищения и разбазаривание народного имущества, находились под особым контролем и наблюдением. За небольшой промежуток времени были заведены не десятки, а сотни уголовных дел, некоторые из них прогремели на всю страну. Так, преодолев депутатскую неприкосновенность, Пенкин добился санкции на арест ряда известных руководителей предприятий и управлений области: директора винзавода Графова, начальников госторгинспекции Микетина и управления общественного питания Биркиной. Поговаривали, что через них и некоторых других привлеченных к ответственности Пенкин пытался даже найти прямые улики, порочащие первых лиц области, якобы не пренебрегающих вольготным доступом к народной кормушке. Однако как ни старался генерал, ничего крамольного ему отыскать так и не удалось.

Работники обоих аппаратов — обкома партии и облисполкома — ожидали, что, возможно, Богородов в конце концов одернет не в меру разошедшегося генерала и остудит его непомерный пыл, но в планы первого секретаря это не входило. Он втайне мечтал о другом: а вдруг этот матерый сыщик все-таки накопает что-нибудь и против Славянова? Чем черт не шутит! «Подождем еще немного, а уж потом пригласим этого „курского Соловья“ сначала в административный отдел, а затем заслушаем его отчет на бюро и там всыплем ему как следует за то, что он своими действиями подрывает авторитет членов партии. Дескать, ты же сам коммунист? Откуда в тебе столько злобы против них? Нехорошо, если человек так зарывается, что замахивается на лучших представителей партии… Подождем, посмотрим, а потом, видимо, придется разбираться с этим начальником».