Когда в пути не один - [110]

Стараясь успокоить Филиппова, Мелешин положил дружески руку ему на плечо и сказал миролюбиво:

— Ладно, Владимир, пока особо не расстраивайся. Иди занимайся докладом, а я, когда все выясню относительно этой повестки, приглашу тебя.

И только Филиппов вышел из кабинета, Мелешин тут же позвонил секретарше и попросил ее ни с кем его не соединять и никого к нему не впускать. Он хотел спокойно сосредоточиться, подумать и переговорить без свидетелей с первыми лицами, весьма солидными и большими руководителями. И прежде всего планировал обратиться к председателю областного суда, которого Мелешин хорошо знал как порядочного и отзывчивого к чужой беде человека. Он надеялся, что, узнав всю правду о проблеме Филиппова и о том, что Владимир значит для Славянова, Курлатов обязательно правильно все поймет и поможет решить дело так, как нужно. Практически несложный вопрос, если истцом является изобретатель Воробьев, а другого, видимо, в этой истории и не может быть. Мелешину приходилось откровенно признаться себе, что шеф, когда вернется из Азербайджана, не простит ему, если не будут приняты меры по защите его помощника от происков коварного изобретателя, хитроумно вовлекшего человека в авантюрную затею в корыстных целях. А после разговора с председателем облсуда можно будет пригласить изобретателя и поговорить с ним откровенно. Повод для этого, и повод весьма серьезный, теперь имеется — письмо инвалида войны.

Хорошенько обдумав схему предстоящего разговора, Мелешин решительно снял трубку и набрал номер Курлатова.

Председатель облсуда оказался на месте, и Мелешин, рассказав ему все без утайки, как и предполагал, встретил полное понимание. О результатах «встречных действий» Курлатов обещал сообщить в самое ближайшее время.

И уже через час, все выяснив, председатель облсуда перезвонил секретарю облисполкома.

— Дело действительно заведено по заявлению Воробьева, — сообщил он Мелешину. — Чтобы не принимать скоропалительного решения, суд будет отложен на неопределенное время. А потом, когда мы получим все бумаги, которые облисполком направил в Комитет по делам изобретений, если суд состоится, то дело, очевидно, закроют за отсутствием состава преступления. Процесс этот, надо признать, небыстрый. Однако, — порекомендовал Курлатов, — наилучший вариант, если Воробьев сам заберет свое заявление. Тогда вообще не будет никакой волокиты, никаких вопросов и проблем.

Внимательно выслушав председателя облсуда, Мелешин искренне поблагодарил его за понимание, а затем попросил секретаршу сразу после обеда пригласить к нему Воробьева Владимира Григорьевича и назвал номер его домашнего телефона. Сообщил и причину вызова: поступившая на него жалоба от инвалида Великой Отечественной войны.

* * *

…Испуганный неожиданным вызовом в облисполком и поступившей на него жалобой, Воробьев явился раньше назначенного времени и, заикаясь больше обычного, поинтересовался у секретарши:

— Ме-е-ня к трем ча-а-сам сюда вызвали. А когда п-прим-мут?

— В назначенное время и пригласят. Анатолий Петрович занят! — отчеканила секретарша и незаметно посмотрела на часы — до времени приема Воробьева оставалось десять минут.

Она взяла папку с документами и уверенно прошла в кабинет начальника, чтобы доложить о приходе изобретателя.

Мелешин, довольный ходом филипповского дела, уточнив задание своему помощнику, отпустил его ровно в пятнадцать ноль-ноль. Он уже наметил план разговора с изобретателем: вначале прочитает ему жалобу инвалида войны; назовет варианты вынужденных мер для восстановления законной справедливости, вплоть до отключения воробьевского телефона, а уж затем, когда точно выяснит, что заявление в суд написал Воробьев, предложит ему забрать его, причем немедленно.

Все шло как по расписанию. После прочтения письма инвалида войны Кучеватова Воробьев моментально сник. Одна мысль, что он может лишиться телефона, окончательно отбила у изобретателя всяческое желание воевать против Филиппова, и он готов был пойти на любые уступки — лишь бы ему оставили вожделенный телефон.

Заметив, как изменился весь облик ершистого изобретателя, Мелешин повел свою линию дальше:

— Кстати, Владимир Григорьевич, повестка Филиппову в суд — это следствие вашего заявления?

— Да-а.

— А какие у вас к нему претензии?

— Он примазался в соавторы, использовал свое служебное положение! — заученно выпалил изобретатель.

— А мы знаем Филиппова как порядочного, честного человека. И верим ему. И насчет «примазался» у нас другая точка зрения.

— Ин-н-тересно, какая?

— Наша точка зрения следующая, — резко и уверенно, словно с трибуны, произнес Мелешин. — Вы, да-да, именно вы, Владимир Григорьевич, уговорили Филиппова стать соавтором. Уговорили! И не стройте из себя обиженного. Из-за задержки с установкой телефона вы хотели опорочить честного работника. И вот мой вам единственный совет: если хотите, чтобы телефон остался в вашей квартире, заберите свое заявление из районного суда. И сделайте это сегодня же! Это ваше законное право. Никаких вопросов в суде к вам не будет. И у нас тоже.

Воробьев внимательно слушал секретаря облисполкома. Такого поворота событий он явно не ожидал и сильно испугался. И дело было не только в телефоне. Хотя и в нем тоже. Владимир Григорьевич очень дорожил своим телефоном, без преувеличения чувствовал себя с ним по-настоящему человеком. Все свои дела по изобретениям и рационализаторству начинал теперь с телефонных вопросов. Да что греха таить — даже в общении с соседями по дому приятно было ощущать себя личностью более значительной, имеющей особые права и привилегии. Словом, Воробьев сразу же понял, как плохо ему будет жить без телефона. Но понял он и еще одно. Затеяв игру против помощника председателя облисполкома, он не учел главного — силы, организованности, компетентности, да что говорить, могущества людей его круга.