Когда уходит Осень - [32]
Она поняла, что дар ее снова с ней: под кожей легко покалывало, возникло желание вытянуть вперед руки и сцепить их вместе. Значит, она одержала победу: молния покинула ее, а вместе с ней исчезло и чувство собственной неполноценности. Зато появилась способность видеть свое прошлое в новом свете, иначе оценивать свое страдание и сознавать, что жизнь подарила ей намного больше, чем можно было мечтать. И в какую-то долю секунды на нее обрушилось ощущение настоящего счастья. Но потом это чувство упорхнуло — наверное, туда, где в просторах мироздания, в звездном пространстве живут все другие мгновения счастья, где нет места несовершенству.
Как легко стало на душе Отам, когда она поняла, что все кончилось. Действие заговора Стеллы она могла отменить за две секунды, но теперь нисколько не сожалела о том, что не призналась ей в этом. Она знала, что Стелла и сама достаточно сильна, чтобы победить и уничтожить последствия ее колдовства. Ей хотелось посмотреть, как Стелла справится. Проверить, насколько она способна выпутаться из столь нелегкой ситуации. И нельзя было не признать, что Стелла славно потрудилась. Нет, вычеркивать Стеллу Дарлинг из своего списка Отам ни за что не станет.
1 МАЯ: БЕЛЬТАЙН
Ана Бекуит забилась в дальний уголок кровати, к самой стенке, и не шевелилась. Лежа на боку, она не отрывала глаз от мелькающих на часах циферок. Всю ночь она ощущала, как в ее груди словно толкается какой-то кулак, переворачивая внутренности, под конец ей даже дышать стало трудно. Прислушиваясь к спокойному дыханию спящего рядом Джакоба, она хотела только одного: удрать на диван внизу. Но это лишь усилило бы подозрения мужа в том, что с ней творится неладное, а сегодня, как никогда, надо постараться убедить его: несмотря на угрюмое настроение последних дней, в целом у нее все отлично.
За окном зачирикали и засвистели первые птицы, и ей полегчало, кулак в груди размяк и куда-то пропал. Наконец-то настало утро. Она повернулась и посмотрела на едва видимый в полумраке профиль Джакоба. Чувство вины перед мужем было так сильно, что от волнения она зашевелила пальцами ног. Потом закрыла глаза и попыталась представить себе грядущий день, но толком ничего не получилось: ну, пойдет туда-то, сделает то-то, и больше ничего. Но уж она найдет способ прожить оставшиеся часы полной жизнью, наслаждаясь ими, пока не придет минута, когда она отречется от всего, включая и самое время.
А в паре кварталов от того дома, где с открытыми глазами и спутанными мыслями лежала Ана, на узенькой кроватке, примостившись рядом с дочерью, спал Финн Эммерлинг. Ночью Джени часто просыпалась и плакала, и Финн даже подумал, уж не чувствует ли она, что происходит у него в душе — а в ней бушевала буря. Он лег рядом с дочкой, и она сразу успокоилась. Он тоже крепко уснул, так крепко, как ни разу в жизни не спал под боком у жены.
Утром Джени проснулась и что-то защебетала — что-то среднее между пением и обычной речью. Следом за ней пробудился и Финн. Открыв один глаз, он увидел, что она сидит и разговаривает сама с собой. Или с воображаемым собеседником.
— Доброе утро, Джени, детка, — сказал он, погладив ее по головке.
— Доброе утро, папочка.
— Кушать хочешь? Будем завтракать?
Финн выбрался из-под одеяла, встал и подхватил девочку на руки.
— Да.
— Ну вот и хорошо.
— Мам! Тут больше ничего нет, только эта невкусная каша для взрослых, — захныкал сынишка Аны. — А я думал, что ты пойдешь в магазин. Мама! Ты меня слышишь? Я говорю…
— Слышу, слышу, Расс. Извини, вчера на магазин не было времени… да ладно, с голоду не помрешь, — отозвалась Ана; от бессонной ночи ее руки и ноги словно налились свинцом.
— А что же я буду завтракать?
— Хватит хныкать. Ничего с тобой не случится, съешь это.
Ана достала из шкафа коробку с кашей, насыпала в миску и плюхнула перед сыном на стол пакет с молоком. Не дай бог налить больше, чем Расс любил, воплей не оберешься, поэтому молоко он наливал себе сам.
Но, поглядев на Расса, Ана сразу расстроилась. Кажется, он обиделся, к ее прежнему чувству вины добавилось и это, ей даже захотелось закрыть лицо руками.
— Ну прости, зайка, я не хотела тебя огорчать. Просто сегодня не выспалась. Сходишь с папой в магазин и купишь себе что-нибудь… что захочешь, хорошо?
— Хорошо, — отозвался Расс, пожав плечами.
— Ты помнишь, что сегодня мне надо уйти?
— Папа говорит, ты идешь к Отам заниматься какой-то женской дребеденью.
— Да. Тебе это неинтересно.
— Угу, — промычал Расс с набитым кашей ртом.
В старых джинсах и в еще более старой спортивной фуфайке вышел на кухню Джакоб.
— Всем доброе утро, — сказал он, достал из шкафа кружку и налил себе кофе.
— Господи, Анни, что-то ты неважнецки выглядишь. А сегодня неплохой денек, самый раз, чтобы «взращивать в себе женщину», как считаешь?
Ана улыбнулась. Муж всегда ее смешил. Она никогда ничего от него не скрывала, почти. А сегодня, в день Бельтайн, Отам устраивала для женщин особый праздник. Утро посвящалось главным образом медитациям и дискуссиям, а день — всеобщему веселью и забавам. И женщины не будут отказывать себе в таких удовольствиях, как массаж лица, общий массаж, накрасят ногти на руках и ногах и проведут день в заботах не только о разуме и духе, но и о теле. Ана собиралась остаться у Отам на всю ночь, она так и сказала. Но это была только часть правды. С кем именно, она, конечно, не стала говорить.
