Когда ты рядом. Дар - [3]

К несчастью, Элиас Волд любит дурачиться. Например, он может лечь на рельсы между Тейеном и Грефсеном и ждать приближения поезда, чтобы вскочить в последний момент. Однажды Элиас не успевает вовремя встать. Он погибает. Он мертв. Поезд рассек его пополам. «Росунда Фильмстад» так и остается мечтой. Останки Элиаса Волда отправляют домой, он снова проделывает путь на поезде из Осло в Тронхейм, потом на другом поезде из Тронхейма в Скугму и наконец на автобусе — из Скугму в Хейланд. Похороны проходят тихо и незаметно. Его родители умерли, а дядьям нет до него никакого дела. Проститься с Элиасом в последний раз приходит только его возлюбленная Харриет. Она на восьмом месяце беременности и, как и подобает случаю, со слезами на пухлых щеках.

Церемония закончена, но Харриет все еще стоит на коленях и что-то шепчет, наклонившись к холмику могильной земли. Ее огромный живот заметен даже под зимним пальто, светлая коса струится по спине. Сгущаются сумерки. Ледяной зимний ветер подхватывает цветы, которые она положила к надгробию. Кажется, она и не собирается уходить: наклонившись почти к могиле, она продолжает шептать и отчаянно жестикулировать. К ней никто не подходит, однако некоторые останавливаются и смотрят. Неужели есть что-то настолько важное, что она хочет рассказать об этом мертвецу, который при жизни так легко ее предал?

Через пять недель у Харриет рождается здоровый мальчик. Должна, однако, признать, что сын Харриет меня абсолютно не интересует. Я пыталась представить себе его лицо, его жизнь и увлечения, но у меня ничего не вышло. Все, что о нем можно сказать, так это что звали его Еспер и он возродил дело своих шведских предков, основав в Хейланде первую в Норвегии страусовую ферму. Вот и все! Все о Еспере. Ах да, еще кое-что: в середине 50-х Еспер женился на Норе, и у них родился сын Мартин.

Зима 1990 года. В это время и начинается настоящий рассказ. Скажем, в конце января. А вот и первый кадр: мы в Осло, на Фрогнере, во дворе того самого дома, где в 1934 году погиб молодой актер. В кадре вы видите, как к закрытому окну на девятом этаже поднимается грузоподъемник. На площадке грузоподъемника — совершенно новый диван цвета авокадо, а на диване сидит Мартин и улыбается во весь рот. Не уверена, что вы обратили на это внимание, но за закрытым окном на девятом этаже, полускрытая бледно-голубыми занавесками, стоит молодая женщина и ждет его.

27 августа 2000 года, наступает вечер. Женщину за голубыми занавесками зовут Стелла. Спустя десять с небольшим лет после того, как Мартин забрался к ней через окно, ясным летним вечером она падает с крыши все того же злополучного дома на Фрогнере. Падение занимает две секунды. С момента, как опора выскользнула у нее из-под ног, и до того, как она ударилась о землю, проходит две секунды — ни больше ни меньше. Именно об этих секундах я и пытаюсь составить свое представление. Я следователь по особым делам в отделе по борьбе с насилием при полицейском управлении Осло. На двери моего кабинета висит табличка «К. Даниельсен». «К» значит «Коринне». У меня нет друзей, но мои коллеги называют меня «Хора», потому что когда-то у меня был кукольный театр, в котором я озвучивала всех героев и однажды поставила «Богему»[3], где хором пели все пятьдесят моих кукол.

У меня есть особый дар: как только я сталкиваюсь с убийцей, в желудке у меня начинает покалывать. Считайте это интуицией. Еще я заранее могу сказать, сознается он или нет. В этом случае он так и не сознался. Дело было закрыто за отсутствием доказательств. Мартин взял за руку свою одетую во все красное дочку Би и пропал из поля зрения. Однажды мне показалось, что я столкнулась с ним в ночном трамвае в Осло. Когда его освободили, жалобы на необоснованность моих подозрений он не подал.

Поэтому я сейчас и рассказываю эту историю.

Аманда

Ты слышишь меня? Иногда по ночам я лежу в кровати, и мама здесь, рядом со мной. Ну не совсем рядом. Это называется «где-то здесь». Иногда она разговаривает, но не со мной и не с Би, а с кем-то другим, может, с Мартином или со стариком. Как будто она ни к кому конкретно не обращается, потому что не знает, что я ее слышу, Мартин не хочет слушать, а старик не может услышать.

Несколько лет назад, когда мама болела, она все время говорила себе: «Главное сейчас — не упасть, главное — не упасть». Она и мне говорила: «Главное — не упасть». И Би она тоже это говорила. Я не понимала, о чем она. Она ведь в постели лежала, мы с Би стояли на полу, а она говорила, что главное — не упасть. Куда мы могли упасть? Куда она могла упасть? «Ты же в постели лежишь, как ты можешь упасть?» — спросила я. Она тогда сказала, что это просто такое выражение. Что его не нужно понимать в прямом смысле. Ну вот, прошло несколько лет, и она все-таки упала. Теперь уже в прямом смысле. На самом деле. По-моему, не надо ничего говорить, если не имеешь этого в виду на самом деле. Надо будет сказать ей об этом, когда она опять будет где-то рядом.

Когда она болела, мы думали, что она умрет, но она не умерла. Она выздоровела и опять начала работать. Она говорила такие вещи, которые мне очень не нравились. Например, что она слишком долго живет на этом свете. В больнице она хотела, чтобы я читала ей вслух. Книги и газеты. Она попросила меня прочитать ей роман, который называется «Моби Дик», потому что нельзя умереть, не прочитав «Моби Дика». Но мы его так до конца и не дочитали. Ей надоело. Потом она вообще хотела, чтобы я читала ей только объявления о недвижимости из «Афтенпостен». «Светлая четырехкомнатная квартира с балконом на тихой улочке», и все такое. Это она слушала с удовольствием. Иногда она говорила: «Сходи посмотри на эту квартиру», и я шла, а потом рассказывала ей, какие там комнаты, балкон и освещение.