Когда ты рядом. Дар - [29]
Мартин достает из пачки сигарету, но не закуривает. Он сидит и вертит ее в руках.
— И тогда Стелла закричала, — наконец произносит он.
— Закричала? — переспрашиваю я.
— Да, закричала. Она закричала тому старику, что он грубиян, что такое нельзя говорить, что он должен сейчас же вернуться и попросить у еще не родившегося ребенка прощения, что у нее родится ангел, да будет вам известно. Но старик только качает головой и исчезает за дверью вместе со своими покупками. Я пытаюсь ее успокоить, но она раздражается еще больше. Она плачет и кричит. Кричит на меня, чтобы я заставил старика вернуться, кричит, что он должен извиниться перед Би. Роды вот-вот начнутся. Мне не до старика. Нам надо быстрее ехать в больницу.
Когда Би родилась, я думала, что она довольно странная, потому что она никогда не кричала и у нее были большие кошачьи глаза. Но Би совсем не странная.
Однажды старик показал мне фокус: кукла в красном платье исчезла прямо у меня на глазах. Это была такая старомодная кукла с большими голубыми глазами, красными губами и длинными ресницами, которая открывает рот и говорит: «Ма-ма». Я спросила, может ли он то же самое проделать с человеком. Он подумал, что я имею в виду Би. Что я хочу, чтобы Би исчезла. Он сказал, что обычно люди завидуют младшим братьям и сестрам. Ему самому в детстве хотелось убить свою младшую сестренку. Но я не это имела в виду. Мне интересно было, сможет ли он сделать так, чтобы я исчезла, потому что мне хотелось бы побывать там, куда исчезают люди, посмотреть на другой мир.
— Сразу после рождения Би мне приснился сон, — рассказывает Мартин.
— На операционном столе лежит бесформенный окровавленный комок, истерзанное умирающее существо, которое пока еще дышит, а Стелла плачет и говорит: «Мартин, мы же можем ее спасти, мы можем спасти ее». Потом комок начинает двигаться, и Стелла кричит, что мне нужно взять его на руки, чтобы он не упал и не ударился.
Мартин закуривает сигарету.
— До того, как родилась Би, мне ничего не снилось. Стелла говорит, что, конечно, мне снятся сны, я просто не помню их. «Всем снятся сны», — говорит Стелла. Но я уверен, что раньше сны мне не снились. По ночам я спал, а если у меня перед глазами и разворачивалось какое-то действие, то я не отдавал себе в этом отчета. Ночи мои были тихими и темными.
— На свет появляется Би, и уже на следующую ночь ты видишь ее во сне, верно?
— Отвратительный сон. Кровавый, не живой и не мертвый двигающийся комок.
Но это только начало. Следующей ночью Мартину опять снится сон. На этот раз ему снятся глаза Би. Глаза у Би слишком большие. У Мартина родился ребенок с большими, удивительно круглыми глазами, глазами хищника. Сны продолжаются. Ребенок снится ему каждую ночь, и каждая ночь хуже предыдущей. Он постоянно видит Би в новом облике. Она появляется в его рвоте или испражнениях, она истерзана, раздавлена, изранена или покрыта сыпью.
Иногда в своих снах он ложится к ней, ложится на нее, в детскую кроватку… Ее глаза слишком большие.
Глаза у нее слишком большие, но это по-прежнему Би.
— Би, рожденная от обычной здоровой женщины, и ей только-только исполнился месяц, но все же, — говорит Мартин, — все же…
Он показывает мне фотографии Би в младенчестве. Мартин не из тех, кто при каждом удобном случае вытаскивает семейные фотографии, я сама у него прошу.
— У тебя есть ее фотографии? — спрашиваю я.
— У меня нет, есть у Стеллы, — говорит он.
Я рассматриваю фотографии. Би в детской кроватке, на полу, когда она только начала держать головку, на столике, закутанная в красную пеленку. Действительно, глаза очень большие. С этим нельзя не согласиться, но в остальном, насколько я могу судить, обычный розовый младенец.
— Я просыпаюсь, и перед глазами у меня стоят эти картинки, — рассказывает Мартин. — Нет, не фотографии, которые ты смотришь, а картинки из снов, не могу их прогнать. Стелла поднимается к ней, колыбелька стоит в нашей комнате. Она редко плачет. Говорят, нам повезло, что ребенок не плачет. И вот Стелла поднимается, берет Би на руки и прижимает к груди. «Посмотри на нее, — говорит Стелла, — посмотри, как она ест». А у меня перед глазами картинки. Би лежит у Стеллы на руках, я осознаю это, маленькое беспомощное существо, сосет материнскую грудь, за окном светло, я слышу, что наступило утро, кто-то хлопает дверью или зовет собаку. Но чтобы я погладил этот мягкий сморщенный затылок или обхватил своими руками ее крошечные ладошки? Нет. Это же ребенок, который преследует меня по ночам, думаю я. Чужой ребенок. Чужой. Он же совсем чужой, понимаешь?
Я киваю, но не перебиваю его.
— Естественно, Стелла замечает, что я избегаю Би. Что я отворачиваюсь, когда она приносит ее. Поначалу она приходила в ярость. «В чем дело? — кричала она. — Ты почему себя так ведешь?» — «Дай мне время», — отвечал я. Я говорил, что ревную. Ребенок целиком завладел ее вниманием, и мне ничего не достается. Тогда она качала головой и выходила из комнаты. Но постепенно она начинает замыкаться в себе. Я слышу, как она плачет. Я захожу к ней и обнимаю. «Что с тобой такое? — спрашивает она. — Ты не любишь ее?» — «Конечно люблю, — отвечаю я, — конечно, Стелла. — Я делаю вид, что сержусь. — Естественно! Или только ты знаешь, что значит любить ребенка? Разве только ты умеешь по-настоящему любить?» — кричу я, но знаю, что напрасно сотрясаю воздух. Она в ответ кричит, что если мужчина не берет на руки собственного ребенка, то в его любовь не очень-то верится. И постепенно она начинает давить на меня. Становится грубой… Это единственное подходящее слово. Стелла может внезапно стать по-настоящему грубой. У нее даже лицо меняется: тонкая усмешка на губах, обвиняющий — нет, презрительный взгляд, то, как она быстро проводит рукой по волосам… Мы сидим за обеденным столом, Аманда, Стелла и я, вот за этим самым столом. — Мартин стучит по столу. Я вздрагиваю. — Стелла сидит на твоем месте. Я сижу здесь. Там — Аманда. Би лежит в колыбельке в спальне. Вдруг мы слышим, что она хнычет. Она никогда не плачет, но какие-то звуки она издает. Стелла продолжает есть. Би хнычет громче. На самом деле «хнычет» — неверное слово. Всхлипывает. Да, так. Она всхлипывает. Стелла продолжает есть.
