Весело гуляю среди каменных домов, а про себя всегда думаю: «Лес, лес! Возьми мою глоть!»
Снегири и коты
Поздней осенью, с первой порошей пришли к нам из северных лесов снегири.
Пухлые и румяные, уселись они на яблонях, как будто заместо упавших яблок.
А наши коты уж тут как тут. Тоже залезли на яблони и устроились на нижних ветвях. Дескать, присаживайтесь к нам, снегири, мы тоже вроде яблоки.
Снегири хоть целый год и не видели котов, а соображают. Все-таки у котов хвост, а у яблок — хвостик.
До чего ж хороши снегири, а особенно — снегурки. Не такая у них огненная грудь, как у хозяина-снегиря, зато нежная — палевая.
Улетают снегири, улетают снегурки.
А коты остаются на яблоне.
Лежат на ветках и виляют своими яблочными будто хвостами.
Поздним вечером ранней весной
Поздним вечером ранней весной я шел по дороге.
«Поздним вечером ранней весной», — складно сказано, да больно уж красиво…
А дело, правда, было поздним вечером ранней весной.
Весна была ранняя, соловьи еще не прилетели, а вечер — поздний.
Так что ж было-то поздним вечером ранней весной?
А ничего особенного не было. Я шел по дороге.
А вокруг меня — и на дороге, и на поле, в каждом овраге — светился месяц.
Иногда я наступал на него — и месяц расплывался вокруг моей ноги. Я вынимал ногу из лужи — на сапоге блестели следы месяца.
Капли месяца, как очень жидкое и какое-то северное масло, стекали с моего сапога.
Так и шел я по дороге, по которой ходил и ясным днем, и тусклым утром, и — так уж получилось — поздним вечером ранней весной.
Сирень и рябина
Мне кажется, что сирень и рябина — сестры.
Сирень — весенняя сестра.
Рябина — осенняя.
Весной — за каждым забором кипящий сиреневый куст. А плодов у сирени и нет никаких, так, стручочки ржавенькие.
Рябина тоже весной цветет, но какие у нее цветы?
Никто их не замечает. Зато уж осенью — за каждым забором — рябиновые гроздья.
Кисти сирени и гроздья рябины никогда не встречаются. Кто думает весной о рябине?
Кто вспомнит осенью сирень?
Редко, очень редко вдруг в августе снова зацветет сиреневый куст. Будто хочет поглядеть — хороша ли нынче рябина?
Срублю себе дом и посажу у крыльца сирень и рябину.
Справа — сирень, слева — рябину, а сам посередке на крыльцо сяду.
Вот будет здорово!
Справа у меня — весенняя сестра, слева — осенняя, а я посередке сижу.
Кувшин с листобоем,
Сырой землей, опятами, дымом с картофельных полей пахнет осенний ветер листобой.
На речном обрыве, где ветер особенно силен, я подставил под его струю красный глиняный кувшин, набрал побольше листобоя и закупорил кувшин деревянной пробкой, залил ее воском.
Зимним вечером в Серебряническом переулке соберутся друзья. Я достану капусту, квашенную с калиной, чистодорские рыжики. Потом принесу кувшин, вытащу пробку.
Друзья станут разглядывать кувшин, хлопать по его звонким бокам и удивляться, почему он пустой. А в комнате запахнет сырой землей, сладкими опятами и дымом с картофельных полей.
Про них
Отгорел закат, отстали от меня ласточки-касатки, когда я подошел к незнакомой деревне.
Смеркалось.
Печальной показалась мне деревня. Я шел по улице, а не встретил ни души. Присел на крылечке какого-то дома, а никто и не выглянул в окно. Тут я увидел, что почти все окна заколочены, а на дверях висят замки и замочки. Люди из деревни ушли.
«Зачем это? — думал я. — Зачем ушли? И куда? Наверно, в город. Буду новую книжку писать — обязательно напишу про эту деревню».
— И про нас напиши! — послышался вдруг близкий и хриплый голос.
Я вздрогнул.
— Юра! И про нас напиши, — снова явственно проговорил кто-то.
Голос слышался за углом дома.
Я заглянул за угол — никого не было. Лежали перевернутые козлы, стоял под засохшей яблоней сломанный стул, валялась безногая кукла.
Обошел дом вокруг — никого не встретил.
Совсем стемнело, стало мне не по себе, и я ушел в поле.
— Напишу! — крикнул я напоследок. — Обязательно про вас напишу.
Вот я и написал про них, а кто они такие — не знаю.
